Слегка мрачноватый осенний вечер, когда листва уже подверглась ударам ночных заморозков, пожухла и начала массово опадать на землю, укрывая толстым ковром тротуары и проезжую часть. Когда небо все угрожает разрядиться дождями, да вот дальше угроз у него пока что не доходит. Когда темнеет уже не по-летнему рано, но ещё и не по-зимнему рано. Именно в такой вечер я возвращался домой.
Темнота уже давно спустилась под опадающие кроны деревьев, улицы и переулки осветились блеклым подобием жёлтого солнечного света, метро выплюнуло уставших и безразличных ко всему людей, хаотично разбредающихся кто куда.
Отделившись на каком-то участке от общей массы, я свернул в довольно неухоженный парк, таким образом решив срезать значительный участок пути.
Парком в рабочем жилмассиве пользовался не самой лучшей славой, по нему не рекомендовали не то чтобы прогуливаться, а даже передвигаться компаниями, тем более уж в темноте.
Но как бы то ни было, я ходил здесь уже который год, встречал, бывало, гопоту, но столкновение с ними как-то обходило меня стороной — и то хорошо.
Яркое красное платье, в котором за покупками не ходят, в транспорте в котором не ездят, и уж точно на работу не одевают, — завиделось мне издалека. Несмотря на полное отсутствие какого либо освещения в заброшенном парке, свет мрачного городского зарева, отражённый от низко посажёных облаков, прорывался сквозь прорехи в листве и вырывал яркое пятно платья, доходящего своим нижним краем чуть ли не до земли.
Боюсь, если бы не это яркое платье, я бы и внимания не обратил в ту сторону, но врождённое любопытство взяло верх и я несколько ускорился, чтобы успеть разглядеть это чудо в такой глуши.
Уж и не знаю, то ли я слишком быстро шёл, то ли учащённое дыхание стало причиной, а может просто дама и сама ощущала себя несколько неуверенно. Она пару раз обернулась, оценивая сокращающееся меж нами расстояние, ускорилась и вдруг побежала. Я даже не успел расценить её поступок, как она не сделав и десятка шагов, зацепилась за ветви кустарника и рухнула наземь.
Я был уже рядом, протянул к ней руки и наконец понял, что мы оба не совсем адекватно оцениваем ситуацию. Я ни о чем ином и думать не хотел, кроме как помочь ей подняться, удовлетворить своё любопытство в отношении платья, добраться до дома, привести себя в порядок и засесть на пару часов за «Цивилизацию». Она же напротив, явно опасалась меня и опасалась серьёзно:
— Пожалуйста, не надо... Возьмите деньги, но не бейте и насилуйте. Прошу вас.
Я опешил.
— Я... — удалось выдавить из себя. — Я не собираюсь... Давайте помогу Вам встать.
Она с некоей опаской позволила подхватить себя и поставить на ноги. В полумраке я не имел возможности её хорошо рассмотреть, но лёгкий запах выпитого спиртного уловить все же смог.
— Вам не стоит меня опасаться. — успокаивал я её, помогая отряхнуться. — Иду я домой, решил срезать путь, и уж точно ни за кем здесь не охочусь. Так что меня опасаться Вам не стоит.
— Спасибо. — покачнулась она на нетвёрдых ногах, оканчивающихся достаточно высокими шпильками, явно не предназначенных для ходьбы по пересечённой местности. — Спасибо, а то уж я подумала... Спасибо, я пойду.
И я её едва не отпустил. Уж так хотелось наконец-то добраться до компьютера и поиграть, но она в очередной раз оступилась и рухнула, — на сей раз ко мне в объятия. Была она на своих каблуках чуть ли не на голову выше меня, да и без них превосходила в росте, но при всем при этом оказалась настолько легкой, что я даже удивился.
— Уж позвольте проводить Вас. — вновь поставил на ноги её я. — Где Вы живете?
Жила она не то чтобы по пути, но и крюком это отклонение от маршрута назвать я не мог, так что остатки воспитания взяли верх и я подхватил её под руку — очень ненавязчиво подхватив, исключительно ради удобства, — и отправился в путь.
Несколько минут мы шли молча.
— Сколько Вам лет, молодой человек? — вдруг поинтересовалась она.
Я ответил:
— 29...
— Надо же?! И ему было столько же...
Я не стал уточнять, кому это «ему» и почему было... Но её было уже не остановить. Алкоголь, яркое платье...
Ей оказалось уже за сорок, а если доверять сказанному ею, то все сорок три, хотя она уж ни как на свой возраст не выглядела. Жила она сама, развелась, отсудила... И масса иных подробностей, а вот сейчас шла с тематического вечера, я бы назвал это корпоративом, но она упорно настаивала именно на тематическом вечере в испанском стиле. Её ухажер на этот вечер отбыл с молоденькой бухгалтершей, и вот она по этому поводу набралась, что, с её слов, было ей не свойственно.
Один раз нам на встречу вышла пара ребят и попросила прикурить.
— Ты что, брат, не видишь — не курим мы. Не до этого нам.
— А! — усмехнулись гопники и, видимо приняв меня за своего, отхватившего только что добычу, пропустили.
Парк окончился, мы вышли на освещенную улицу и до её дома осталось рукой подать.
— Дома кто есть? — поинтересовался я уж и знаю с какой целью.
— Нет. — отвечала она.
Мы прошли перед домом — зданием послевоенной постройки, с выступами, башенками и смутным пониманием об этажности. Она открыла подъездную дверь, и я хотел было оставить её здесь, но она что-то пробормотала о темном подъезде, старых ступеньках, а она на шпильках...
Подъезд и впрямь оказался без освещения, до боли знакомым и напоминающем о многом. Нет, безусловно, в этом подъезде я ни разу не бывал, но бывал и не раз в иных, и все они, при своём разнообразии в планировках, размерах, чистоте, — все они одинаковы в ночное время, при отсутствии освещения. Воспоминания нахлынули на меня, и я не сдержался, дал волю чувствам и рукам.
Как-то так уж вышло, что мысли о «Цивилизации», об уюте и сытном ужине улетучились и верх взяли те чувства, что просыпаются часто именно в такой обстановке — тишине, полумраке, изолированности пространства и наличии под рукой особи противоположного пола.
Свет в подъезде, где на лестничной клетке могла бы разместиться однокомнатная «хрущевка», проникал только через широкие, но давно не мытые окна и потому существенно ничего не менял.
Мы проходили пролет между третьим и четвертым этажами — внизу тишина, вверху последний этаж и... Я хотел бы сказать, что решился, но было как-то так, что руки сами собой развернули даму чуть ли не вдвое старше меня ко мне лицом. Свет упал на неё, своим ровным серым оттенком делая её лицо девичье-молодым и я не отмел ни тени сомнения в её глазах относительно того, что сейчас должен произойти. Она прекрасно это понимала и, что удивительно, не возражала. Напротив, подталкивала меня к продолжению.
— Последний раз в подъезде у меня было ещё в студенческие годы. — поделилась она, обняла и со всей свойственной ей страстью, сверху вниз, поцеловала меня.
Как-то к поцелуям я был настроен прохладно — отчего-то подвыпивших дам я любил, но вот с ними целоваться — не очень. Потому подхватил её за талию, приподнял и усадил на подоконник. Не знаю, как это выглядело с улицы, да и вообще, было ли видно яркое пятно красного платья, но мы продолжили, не особо заботясь о таких мелочах.
Её декольтированный верх сразу же спустился вниз, обнажая, пускай и не молодые, потерявшие немного в упругости, но полные груди. Она выгнулась вперёд, каким-то чудом умостилась своими шпильками на радиатор батареи и позволила разместиться мне меж еще скрытых длинным подолом ног. Я пожалел, что нет со мной моего верного фотоаппарата, видавшего разные виды, но только не такой. Боюсь, будь он со мной — не удержался бы я и сделал пару-тройку снимков.
А меж тем она освободила свои руки от декольте и теперь и сама могла участвовать в происходящем.
Она гладила мне спину, прижимая к себе, трепала волосы, когда я покрывал поцелуями её грудь, шею, вновь грудь... Соски её набухли и сейчас напоминали нераскрывшиеся бутоны, а дыхание было столь прерывисто, что я уж и не сомневался в её возбуждении.
Признаться, я даже не ожидал от неё такого, почему-то предполагая, что дамы старшего возраста значительно закрепощенней молодежи и уж то что менее «продвинуты». И вот на тебе — прямое доказательство обратного!
Пока я любовался её грудью, её способностью выгибать стан настолько, что я сразу же захотел взять её. Пока она то разводила свои ноги, пропуская меня вперёд, то напротив, сжимала их настолько, что я оказывался почти что в западне, устроенной самкой-паучихой, готовой спариться с самцом, а после поступить с ним по своему усмотрению, пока... Я как-то даже не заметил, что она давно расстегнула мне брюки, извлекла до половины мой набухший фаллос, и пропустив руку меж своих ног, принялась его ласкать.
Да уж, дама была не из простых. Не первый раз она держала в своих руках мужскую гордость, и в отличии от подрастающего поколения, прекрасно знала как с ним обращаться. Сжав его настолько, чтобы с одной стороны не причинить дискомфорт, а с иной — доставить максимум наслаждения, она как бы мимоходом, будто занимаясь чем-то, что давно стало для неё обыденным делом, вошло в привычку, неспешно доставляла мне наслаждение.
Мы потеряли счёт времени. Ласки затянулись. Впервые я ощутил что такое взрослая сформировавшаяся женщина, способная брать и отдаваться, и факт того, что все происходило в подъезде, как то происходит у подростков, которым и хочется, а негде, возбуждал нас. Мы практически не говорили, только жарко дышали да приглушённо постанывали. Она напрочь не стеснялась происходящего, покрывая поцелуями все части тела, куда могла дотянуться в этом положении, гладя мне спину, массируя «младшего брата», взъерошивая волосы...
А потом на миг прервалась, подтянула вверх края платья и обнажила свою промежность, явно давая понять, чего теперь она хочет. На ней не было белья. Я мог бы предположить, что она его сняла перед процессом, но не мог припомнить момента, когда бы это могло произойти. Она поняла моё замешательство, усмехнулась и пояснила: «Вечер тематический. Испанцы в своё время относились с пренебрежением к нижнему белью. Требовалось соответствие».
Да уж! Я был немного обескуражен! Вот так, проходя на улице, я бы даже и не подумал о