Я слежу за ней уже две недели. Милая, красивая девочка. Взявшись за это дело я предполагал, что она — избалованная сука. Ещё бы, при таких деньжищах. Представительница золотой молодёжи, прожигающая словно беззаботный мотылёк свою жизнь. Думающая, что ей всё позволено и всё можно. Нет, Люба Исаева оказалась очень скромной, если это слово подходит для девушки, разъезжающей на чёрном Мерседесе кабриолете, одевающейся в самых дорогих бутиках и никогда не державшей в руках ничего тяжелее пары книг. Роскошь воспринимается ею, как данность. Для неё это и есть — данность, с детства окружающая обстановка. Скромность проявляется в другом. В ней нет презрительности и хвастовства, как правило, присущих людям этого круга. Она не ставит себя выше и не считает себя лучше обычных людей. Её приветливость и доброжелательность, обезоруживают. Чем больше я наблюдаю за ней, тем сильнее нахожу привлекательной. Не просто привлекательной, чёрт возьми, она — красавица.
Восточные корни деда, сильно сдобренные русскими генами, причудливо переплелись, создав это чудо. Тонкий нос, пухлые, чётко очерченные губы, большие чёрные, как черешня, глаза. И всё это в ореоле длинных каштановых волос. Её фигура — тонкая и грациозная, но с весьма женственными формами, вызывает тесноту в моих штанах. Я не приближаюсь слишком близко, нельзя обращать на себя внимание. Для меня это — обычная работа, после которой я получу кучу денег. Очередное гнусное дело. Но я впервые хожу на работу словно на праздник, потому что смотреть на неё, истинное удовольствие. Меня возбуждает мысль, что через несколько дней эта девочка будет рядом и в полной моей власти. Но нет, мне нельзя будет даже пальцем к ней прикоснуться. Зачем всё усложнять? Через пару дней, максимум — неделю, я и сам, куплю себе чёрный Мерседес кабриолет и поеду на юга, где будут сотни красавиц. Она, просто моё очередное дело, гнусное дело, по которым я специалист. Люба выходит из института, и я никого не вижу вокруг, только её плавные движения, её приветливую улыбку. В штанах эрекция. До чего же она хороша.
...
Сегодня в моей коллекции появится новая кукла. Папа смеётся: «Тебе уже почти 20 лет, а ты всё в куклы не наиграешься». Смеётся, но разрешает тратить деньги на мою страсть. Мои девочки занимают в нашем особняке большую, хорошо охраняемую, комнату — есть весьма ценные экземпляры. Впрочем, я не гонюсь за стоимостью, мне главное, чтобы в кукле была душа. Наверное, так глупо говорить об игрушке. Однако некоторым мастерам, древним и современным, удивительным образом удаётся вдохнуть в их фарфоровые тела жизнь. Я почти точно знаю: Арлин — бедная девочка, страдающая от нищеты, Каролина — великосветская красавица, ждущая удалого виконта, который закружит её в лихом танце, и развеет на несколько часов скуку, Жоржетта — несчастная влюблённая, мучающаяся от того, что им с избранником не суждено быть вместе, Кати — глупая кокетка, радующаяся, как дитя, каждому услышанному комплименту. Да, они живые для меня. Эти миниатюрные женщины. Я могу часами бродить в кукольной комнате, всматриваясь в крошечные одухотворенные лица, и придумывать для них и вместе с ними, историю их жизни.
Глеб Семёнович — антиквар, благодаря которому в моей коллекции появилось много экземпляров, живёт в обычном доме. Хотя его квартиру конечно нельзя назвать обычной. Чего там только нет, антикварного и не очень и все вещи дышат временем, стариной. Сегодня я приехала к нему за новой куклой. Охранник остался в машине, зачем ему с нами скучать. Глеб Семёнович такой болтун. Быстро взбегаю по ступенькам. На лестничной площадке, между вторым и третьим этажом, что-то большое и чёрное неожиданно отделилось от стены, мне в нос ударил резкий запах. Мир закачался, начал расплываться и уходить из-под ног. Темнота.
Где-то далеко работает телевизор, строгий диктор читает новости. В голове тяжесть. Веки словно налиты свинцом, с трудом, но удаётся их открыть. Видна спинка кровати, железные прутья, покрашенные белой, уже облупившейся краской. Я видела такую давно, в детстве, когда мы с подружкой Лерой зачем-то забрели в сарай её бабушки. Чуть дальше — зеркало, старое, тройное. Подобное, только намного изящнее, есть в квартире у Глеба Семёновича. На окошке чёрная тряпка-занавесь, не имеющая никакого отношения к обычным занавескам. От неё в комнате полумрак. Какой странный сон. Сон?! Распахиваю сильней глаза. В теле ощущается боль. Пробую пошевелить руками. Я связана. На губах что-то липкое, похожее на скотч. Чёрт — это не сон! Страшно. Ноги тоже связаны. Меняю положения тела, что-то падает, в комнате раздаётся грохот. Телевизор замолкает. Слышатся чьи-то шаги. Деревянная дверь, выкрашенная синей краской открывается.
— Вот и куколка проснулась, — голос немного с хрипотцой, глубокий.
Дёрнулась и закричала. Чудовище! Из-за скотча, крика не получилось. Мычание. Нет, это не чудовище, я ошиблась — человек. Судя по широким плечам — мужчина. Просто у него на голове одета чёрная шапка-маска с прорезями для глаз и рта. Она-то и испугала меня. Хотя откуда я взяла, что людей, надо бояться меньше чудовищ? Он кажется огромным. Может потому, что я смотрю на него снизу-вверх или потому, что моя голова немного кружится и предметы перед глазами расплываются. Это не может быть правдой! Я не могу находиться неизвестно где, с незнакомым мужчиной похожим на чудовище! Внимательно слежу за его приближением. Подходит, приподнимает мою голову за подбородок. У него красивые глаза. Кошачьи. Не зелёные, не жёлтые и не карие. Все цвета в них перемешаны. Его пальцы слегка поглаживают мой подбородок.
— Для тебя я — Алекс. Если будешь себя хорошо вести, с тобой всё будет в порядке и ты — кукла, скоро поедешь домой к папочке. Сейчас я сниму скотч с твоего рта. Ты меня поняла?
Хорошо — это как? Конечно я не могу задать вопрос. Только киваю головой.
— Будет немного больно.
Немного? Ещё как больно! Вскрикиваю, но тут же сжимаю крепко губы, отец учил не показывать свою боль перед врагами. Руки до этого ласково поглаживающие подбородок, двигаются дальше, зарываются в волосы. Эти прикосновения и немного шершавые пальцы вызывают странные ощущения в моём теле. Тепло. От них кожа загорается и пылает. Он пропускает мои волосы, через пальцы, сжимает, а потом сильно тянет, вынуждая запрокинуть голову. Неожиданно и больно. Опять вскрикиваю. Шепот:
— Просто не доставай меня, сиди тихо, как мышка. И с тобой ничего не случится.
От страха и близости этого тёмного человека — сбивается дыхание. Он смотрит на мои полуоткрытые губы, обводит их контур кончиком пальца, который немного пахнет табаком. Этот тёмный человек меня хочет! Несмотря на свою неопытность, я просто физически ощущаю волны возбуждения, исходящие от него. Какие же красивые глаза. Словно смотришь в калейдоскоп, где постоянно что-то меняется — всполохи, блики. Боже, о чём я думаю, романтичная идиотка! Этот человек меня похитил, а я любуюсь его глазами. Наверное, та наркотическая гадость, ещё не выветрилась из моего организма и так действует на рассудок.
— Почему я здесь? — не узнаю свой голос — сиплый, хриплый, словно у алкоголички.
Он усмехнулся.
— У твоего папочки слишком много денег.
— Люди помешались на деньгах. Это ведь всего лишь бумажки.
— Кукла, что ты можешь знать об этом, ты ведь никогда не испытывала нужды. Родилась с серебряной ложкой во рту.
— Да?! И что из того, думаешь ты будешь счастливее имея большие деньги?!
Он хмурится, в глазах опять всполохи. Кажется, мои слова не доставляют ему удовольствия. Видно я напрочь лишена инстинкта самосохранения. Зачем злить его?
Придвигается ещё ближе и шепчет прямо в мои полуоткрытые губы:
— Скажем так — я буду доволен, а счастье — слишком общее понятие.
Его губы так близко, в миллиметре от моих. Сердце начинает лихорадочно стучать, в ушах шум... Дыхание? Интересно я дышу или забыла, как это делается? Ещё больнее тянет за волосы. Теперь его губы на уровне моей шеи. Там, где предательски бьется жилка. — Веди себя хорошо.
— Х-хорошо это как?
— Тихо.
Сглатываю. Как же он близко. Этот человек в тёмной маске, просто подавляет своей мощью и своим желанием. Сейчас он меня поцелует, проносится в голове и всё тело напрягается в ожидании. Нет, губы так и не дотронулись до кожи. Отстраняется и уходит. А я испытываю что-то подозрительно похожее на разочарование.
— Развяжи меня.
Оборачивается и качает головой.
— Нет.
Просить не в моем характере, молча смотрю в удаляющуюся спину. Где-то опять заработал телевизор. В комнате постепенно сгущается тьма, видимо за окном наступил вечер. Папа с мамой наверно место себе не находят. Хочется плакать, но я упрямо давлюсь жгучими слезами. Нет, плакать нельзя, ведь совсем рядом он — мой мучитель. Терпи, всё пройдет все наладится! Со мной ничего не случится плохого, папа не допустит... Совершенно потерялась во времени. Сколько я уже нахожусь тут, час, два или намного больше. Хочется кушать, а ещё сильнее — в туалет. Но я сжимаю зубы и терплю, пытаясь быть хорошей, как мне велели. Хотя, может во мне просто слишком много упрямства. Упрямство — отличительная черта Исаевых. Сил терпеть больше нет. Сейчас схожу под себя. Ужас какой! Шаги. Большой тёмный силуэт снова передо мной. Какие у него широкие плечи. Сколько же в нём силищи? Он может переломать мою шею одним движением руки, если захочет. В глаза бьет свет. Алекс включил лампу и направил её на меня. Свет после темноты обжигает глаза.
— Кукла, наверное, проголодалась? Никаких изысков предложить не могу.
Да, я хочу есть, но сейчас в теле другая потребность, и она заставляет забывать обо всём на свете, о гордости и упрямстве в том числе.
— П-пожалуйста, я хочу в туалет.
— Ладно, я развяжу тебе ноги.
И как я буду делать это без рук? Что он задумал? Развязывает щиколотки, поглаживая мои босые ступни. Туфли и сумка исчезли в неизвестном направлении. Прикасающиеся ко мне руки как будто оставляют ожоги на моём теле. Дальше его пальцы, берутся за молнию на моих джинсах.
— П-пожалуйста, можно я сама?
Он ничего не отвечает, только молча стаскивает с меня брюки.