Откровенность в сети - читать порно рассказ онлайн бесплатно

— Ффух. Славно порезвились.
— Да.
— По кружке пива?
— Это не грех.
— Точно.
Двое вышли, отдуваясь, из боулинг-клуба, и направились к ближайшему ларьку, которыми обросли, как цветными грибами, окрестности канатки.
Вокруг клубился ватный туман. Странное сочетание многолюдия и тишины, всегда удивляющее на Ай-Петри, навевало меланхолию. Присев под тентом, они получили свое «Чернігівське» и молча смаковали его, глядя в голубую бездну, зиявшую под ногами.
Оба они были полны сил, хоть и не первой молодости: одному было за тридцать, другой казался старше лет на пять или больше.
— Ну? За знакомство? — наконец спросил тот, который был младше.
— Ага.
Они лениво чокнулись.
— Прямо здесь обосновался?
— Да, в «Золотом Муфлоне».
— И я. «Дети гор», третья хата от «Муфлона». Офигительное место.
— Ага. Жена затащила. Хочу, говорит, снова в горы.
— Женат, значит?
— Стало быть, да. А ты холостяк, судя по вопросу?
— Да как тебе сказать...
— Как есть, так и говори.
— Ну... Не фартит мне, честно говоря, в этом деле.
— Чего? Такой сочный мужик, прости за правду...
— Сочный-то сочный, но, видно, сок мой им не того. Вечно в какие-то истории вляпываюсь. То в замужнюю влюбился, то бросила меня одна, то виртуальные романы...
— Виртуальные? Это как?
— Ооо. Это как вживую, только круче. Потому что в фантазии. И потрогать нельзя, и впечатлений столько, что лопаешься, блин, то ли от счастья, то ли от хрен знает чего...
— Да. Живописно описал.
— А ты что, не? Ну, понятно, ты человек семейный, тебе не до того... Где, кстати, супруга?
— Катается с Шунькой на верблюде. Шунька — это отпрыск мой, четыре года. Через полчасика должны быть... Так что, говоришь, круче, чем вживую?
— Смотря с какой стороны посмотреть. Тут не все так просто. Понимаешь, женщины — это ведь страшное западло.
— Понимаю.
— Да погоди ты!... Дай закончить. У нас равенство полов, так? Мы общаемся с женщинами, каждую минуту видим их, какие они все из себя — с фигурами, с талиями, с сиськами... Должны с ними вести себя корректно, прилично, как с членами общества, блин. Иногда они оказываются слишком близко, иногда приходится их трогать, или даже чмокать, или даже обнимать, если ты в хорошей компании и не лох... И при этом надо делать вид, будто ты в упор не сечешь, что женщина вся, с ног до головы, каждым своим сантиметром, каждым поворотом тела, каждой интонацией своего голоса кричит о сексе. Кричит — а сама не сознает. Или сознает. Или и сознает, и не сознает одновременно, хрен их знает, что у них там внутри... И надо делать вид, что ты весь такой культурный, воспитанный, что ты ловишь ее внешнюю волну, а не внутреннюю, главную, которая орет: раздень меня, тискай, облизывай, обнимай — и трахай, трахай, трахай!..
— Ну, и причем тут виртуал?
— Ооо. Виртуал тут притом, что там ты можешь подойти к женщине с другой стороны. Из зазеркалья. Там тоже есть свои условности, но они не такие крепкие, как в реале. Сквозь них намного легче пробиться к женскому естеству. Прорыть ход вовнутрь. Прикосновение — реальное прикосновение к женщине, я имею в виду — требует намного больше усилий по взлому условностей, чем откровенность в сети, понимаешь? А откровенность в сети позволяет трогать не за сиськи, а прямо за сердце. Оттуда и к сиськам ближе, кстати, и это уже будет возврат, а не прорыв... Одно только «но»...
— Ты Их Не Видишь.
— Точно. Или если вижу, то только в мониторе. Но зато... Представь себе: молоденькая, девятнадцать лет, свежая, как булка с пылу с жару... Катается на качелях. В ушах музыка, и внутри музыка, и во всем теле, и во всем мире... Катается, смотрит на небо, щечки как гранаты... от ветра и музыки...
— И что?
— Ничего. Расскажу тебе одну историю. Жила-была прекрасная принцесса. Ничего в ней особенного не было: одевалась обыкновенно, сиськи не выпячивала, из головы косичка росла... Кроме двух вещей: во-первых, она невозможно красивая. До скулежа. У нее такое личико, что не надо ни помады, ни всех этих хреней-теней. Ну, и во-вторых, она так помешана на странствиях и путешествиях, на всяких далеких и близких краях, так знает географию, историю и прочие науки, что непонятно, откуда столько знаний в такой красивой голове.
Представил? А теперь представь, что ты никогда ее не видел — только фото. И что вы общаетесь так тесно, что она однажды снялась для тебя голенькой, чтобы ты объективно, по-мужски заценил ее фигуру, а ты объективно, по-мужски заценил, и вы несколько дней говорили о ее сиськах и бедрах так, будто это самые обыкновенные вещи на свете. И ты дрочил за компом, как задрот, и знал, что она тоже дрочит, хоть и не говорит об этом.
Познакомились вы случайно, и уже через пару недель ты не выкисаешь из сети, забиваешь на работу, на друзей, на футбол, и знаешь, что с ней — все то же самое. А потом происходит вот что. К одному крутому и, заметь, относительно не старому директору приводят нашу принцессу:
— Возьми ее к себе в контору.
— Нет, — говорит крутой директор, — вы что, забыли, что я никогда не беру девочек, тем более недоучек? Девочка и туризм — две вещи несовместные. Туризм — мужское занятие, а девочка пусть вышивает крестиком.
— Но, господин крутой директор, — говорят ему, — так-то оно так, но у этой девочки есть одно неоспоримое достоинство: ее папа — спонсор нашего вуза, а наш вуз дружит с вашей конторой.
— Тем более, — орет крутой директор, — искусство не продается!
— Так-то оно так, но хотя бы послушайте ее...
— Не буду даже и тратить время!
Уламывали его, уламывали... уломали. Входит такая лапочка с косичками, с бантом — догадалась же одеться, чудо-юдо.
— Какая лапочка с бантиком, — говорит директор. — Что ты нам расскажешь? Как Волга впадает в Тихий океан?
Лапочка раскрывает рот и зафигачивает столько умных слов, что у директора отпадает челюсть. Когда он подбирает ее — говорит:
— Только, чтобы жизнь не испортила этот редкостный талант, а вовсе не ради ее папаши, я делаю исключение и беру ее к себе в контору.
Так она оказывается у него — единственная девочка среди чертовой кучи мальчиков, вьюношей и дядей. Проходит неделя — и директор забивает на них на всех ради лапочки с бантом. Дяди вначале ее клеят по-черному, а она стесняется, не знает, как быть, и все вываливает тебе. Ты делишься опытом, говоришь, чтобы не разменивалась, держала их в строгости, тогда больше любить будут.
Ну, то ли она переборщила, то ли директор про них совсем забыл, но очень скоро они ее приревновали и стали гнобить. Стебут ее, гадости говорят, намеки всякие пошлые. Что поделать — коллектив.
А директор, как на грех, хоть и сидит с ней, просвещает — а все грызет ее за то, что она не мальчик.
— Это тебе не дамские сопли, бантики в слезах, — говорит ей чуть ли не через раз. Она, естественно, плачет — не при нем, сама.
— Он просто играет с тобой в такую игру. Это такой педагогический прием, — говоришь ты ей. — Если бы он так думал — не висел бы над тобой, как над цяцей.
— Нет, он думает, что я бездарь. Он думает, что все женщины ущербны.
— Может, он просто голубой?
— Нет, он в самом деле так думает, — ревет она, и ты снова и снова утешаешь ее вместо того, чтобы ужинать, спать и работать.
Скоро вся ее жизнь — и, соответственно, твоя тоже — становится имени директора-сексиста. Она говорит и думает только о нем — и ты, соответственно, тоже. А тот чем дальше, тем сексистее. Поручил ей лазить по канализациям, по подземным ходам и катакомбам, чтобы развить в ней мужественность, и проел все нервы бантиками.
— Нет, — говорит он ей однажды, — пока ты не попробуешь на своей шкуре, что такое быть мужиком, ты не прочувствуешь дух нашего дела. Ты выросла папенькиной дочкой, каталась как сыр в масле. А слабо пойти в горы, как Манфред?
— Не слабо,— кричит она ему. — Ой-ей-ей, — говорит он. — Только там бантики не катят. И губки красить нечем. Там все по-простому: тут тропа, а там пропасть. Боишься?
— Нет!
— Тогда жду завтра в полном обмундировании. Рюкзак тебе сам соберу, а то наберешь бантиков.
Уехали.
Четыре дня — ни ответа, ни привета.
У тебя ломка, как у ширика: каждые полчаса лезешь на почту, в контакт, в скайп, обновляешь, ждешь, кусаешь губы... Смотришь ее фото — и старые, и свежие, и те, заветные, где она без всего, с маленькими такими рожками сосков, трогательными, как у ребенка... Сиськи у нее субтильные, первый размер, а бедра матерые, женские, так и хочется ухватить покрепче... А главное она тебе так и не показала. Постеснялась, сдвинула ножки...
И вот, наконец, — онлайн!
Пять минут лопаешься то ли от радости, то ли от обиды, что не пишет (должна же первая написать, как же ж еще?), и уже решаешь все-таки ей писать, бессовестной, — как вдруг:
— Привет, мой хороший! Мне столько нужно тебе рассказать! Я тут немножко болею, поэтому говорить не могу, буду писать, ладно?
И пишет. Стесняется, но пишет. Вначале туманно, общими такими фразами, а потом все подробнее, подробнее...
— Он был весь такой заботливый, — рассказывает она тебе, — я даже не ожидала. Думала, будет мне испытания делать, ну, и настроилась доказывать ему, что я не хуже мальчика. Отказывалась от привалов, от воды, не разрешала себе ручку подавать, прыгала по камням, как коза, а он — «не устала?», «не тяжело?». Ага, думаю, ждешь, что во мне бантики лопнут? Ну погоди у меня.
И не заметила, как устала. Да так, что ни рукой, ни ногой.
А тут полил ливень. Вот как-то сразу, вдруг. Гром гремит, молнии бьют чуть ли не в тебя. Дорога мгновенно раскисла, превратилась в глиняную кашу — ноги вязнут по колено, как в бетоне, и фиг вытащишь. С одной стороны скала двести метров, с другой — пропасть триста. Еще и съезжаешь в нее, и ручками цепляешься за грязь, за колючки и за шефа. Каждый шаг — подвиг. Вокруг льет, грохочет и сверкает, как аду, ветром лупит тебе в морду, вода везде — и сверху, и снизу, и у тебя за шиворотом, и вся ты мокрая, как губка, до самых кишок, и грязь тоже везде — на ногах, на руках, даже на голове, потому что льет в глаза и ты вытираешь лоб...
Шеф что-то кричит мне — про то, что нужно дойти