Золото и платина (новая редакция) - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Я переделал сюжет, воспользовавшись советом Санчеса. Спасибо ему!
***
Колеса стучали мерно, как весенняя капель с крыши.
Вытянув губы, Лиля потягивала чай. С утра она выпила всего 4 стакана, но приходилось экономить на самом основном.
Болтливые соседи рассыпались анекдотами. Лиля смеялась, опустив глаза. Она была благодарна им за то, что те оказались приветливыми людьми, но нельзя же столько болтать! За неделю ни один житель их деревни не произнес столько слов, сколько те произнесли за час.
Лиля не замечала, что соседи заглядывают ей в лицо, и каждая ее улыбка подхлестывает поток остроумия, как электрический разряд.
Она вообще привыкла улыбаться. Улыбка была нормальным состоянием ее губ, и они сами складывались в нее, как только рядом появлялось что-то хорошее (или то, что хотело казаться хорошим). С ней всегда были ее картины, и она привыкла улыбаться им, удивляясь этому чуду — как это из ничего вдруг получается маленькая реальность. Этих маленьких реальностей у нее скопилось много, целый шкаф, и еще столько же было раздарено деревне и району. Лиля запоем рисовала, будто пыталась конкурировать с настоящей, большой реальностью, и даже сейчас, в поезде все время водила карандашом в блокноте, поглядывая втихаря на своих соседей.
Больше всего ее забавлял Михаил Сидорович, головастый толстяк, отжигавший анекдот за анекдотом. У него были уши, как у медведя, и в Лилином блокноте он превратился в настоящего Чебурашку. Он был веселый дядька, но Лилю немного раздражало, что он прилип к ней взглядом, как к телевизору.
Впрочем, на Лилю пялился весь вагон, от проводника до мелких шкетов из соседнего купе. Она прекрасно знала, почему так, и повторяла про себя слова бабы Лены:
— Одним Бог дал красоту, а другим, значит, талант. Тебе он дал талант делать красоту, понимаешь, Лилюнчик? А бабское счастье от тебя никуда не уйдет. Тот не мужик, что берет за красоту. Тот мужик, что берет за душу хорошую, добрую...
С душой и с талантом у нее все было в порядке, она это знала и была спокойна. Они были спрятаны в ней, как драгоценность в облупленной шкатулке. А по внешности умные люди не судят, — так воспитывала ее баба Лена, выкормившая Лилю с пеленок.
Сколько Лиля себя помнила, ее дразнили рябой, облезлой, рыжей-рыжей-конопатой, и она иногда обижалась на Бога — почему тот дал ей такое уродство, а не сделал, скажем, обыкновенной серой мышкой. Так она могла бы нарисовать себе лицо, какое хотела, а конопушки ведь не закрасишь никакой краской. Даже испытанные народные средства не помогали — дрожжи, лимонный сок и кисляк. В деревне она считалась уродиной и была твердо убеждена, что выглядит такой и для всего мира.

Поезд притормозил, и двое ее попутчиков вышли. Остался один Михаил Сидорович.
Он сразу засмущался, опустив глаза.
— Выйду курну, — сказал он. — Тоже скоро выходить, на следующей-то... Буду покамест привыкать к улице, хе-хе...
Лиля осталась одна.
Она ехала уже третьи сутки, и ей казалось, что теперь она проведет в поезде всю жизнь. Академия Художеств ощущалась такой же далекой, как и в Дальней Лопушне. У Лили не было чувства приближения к своей цели, и она задумалась, почему так...
— Двенадцатое? — в купе всунулась озорная голова.
— Нет. Тринадцатое, — ответила Лиля.
— Тьфу-тьфу-тьфу... Мама родная, но зато кого встретил!... Девушка, а кто вам делал такой аляповатый мэйк?
— Ээээ... что делал?
— Нет, сделано качественно, я не гоню, — парень вошел к ней, — но это же китч! Сейчас таких полевых эльфов снимают все, у кого есть зеркалка. Весь интернет завален. Почему вам выбрали такой образ? Решили накрутить вам вашу природную рыжесть до всеобщего офигения?
Он весело улыбался. На голове у него разбросались в разные стороны волосы, желтые, как солома.
— Я ничего не выбирала, — сказала Лиля, стараясь, чтобы в голос не просочилась обида. — Вам не нравятся рыжие, то и проходите своей дорогой.
— Так не в этом же дело. Мне — нравятся! И другим тоже. Понимаете, рыжие нравятся всем. Это тренд нынешнего фолк-гламура. Интернет просто стонет от них. Вы так никого не удивите. Кто вас, кстати, снимает?
У Лили дрожали губы.
Интернет у них в деревне был только мобильный, да и тот работал с пятого на десятое, если не было пурги. Так странно над ней еще никто не смеялся. «Ничего не говорить, не обращать внимания... Потрындит и отсохнет» — думала Лиля, отвернувшись к окну.
Вдруг она почувствовала, что в купе есть кто-то еще.
Лиля обернулась, и белобрысый насмешник тоже обернулся.
В дверях стоял худощавый мужчина с синими бритыми щеками. Он смотрел, не отрываясь, на белобрысого.
Тот вскочил и боком отошел к двери.
— ... ! — сказал ему синещекий на незнакомом языке.
Белобрысый что-то ответил и, кинув взгляд на Лилю, вышел.
Взгляд был тревожным, но Лиля не заметила этого: из нее лезла слезища, и Лиля была занята тем, что пыталась загнать ее обратно. Отчасти это получилось, отчасти нет, и рыжие ресницы заблестели от серебринок.
Синещекий смотрел на нее.
— Он обидел тебя? — спросил он
— Нет. С чего вы взяли? — всхлипнула Лиля, отворачиваясь.
Но тот продолжал стоять и смотреть.
Лиля развернулась к нему.
— Я никому не дам тебе обидеть. Не бойся, — говорил синещекий, глядя ей в глаза.
От этого взгляда в Лиле шевельнулась ледышка. Она попыталась отвернуться, но у нее не получилось. Взгляд приклеил ее к себе.
— Он смеялся над тобой?
«Нет», хотела сказать Лиля, но губы сами собой сказали — Да!..
Слезища вдруг хлынула вверх, как из скважины.
— Не надо, не надо... Не плачь... Все будет хорошо... — говорил незнакомец и гладил ее по волосам, как маленькую.
Лиля не имела сил ни отвернуться, ни говорить. Из его рук в нее шел странный мятный холодок...
— Что стряслося? Кто обидел нашу нимфу?
В купе вошел сначала голос Михаила Сидоровича, а затем и он сам.
— Девонька, ну чего ты? Разве ж можно плакать таким красавицам? Разве ж это годится? Никуда не годится! Это я могу реветь, старый пердун, потому как у меня ни рожи, ни кожи, и девушки меня не любят, а ты молодая, счастливая, усе впереди у тебя... Нет, ревет себе, и усе! Еще бы: тринадцатый вагон, тринадцатое купе... Что ли, и мне пореветь за компанию?
Он был такой смешной, что слезища сама собой закатилась обратно.
Шмыгнув носом, Лиля улыбнулась, и обнадеженный Михаил Сидорович разразился очередным анекдотом.
***
Лиля лежала, листая свой блокнот.
Незнакомец молчал, но она чувствовала его сквозь полку и думала только о нем.
Через полчаса Михаил Сидорович вышел на своей станции, пожелав ей, чтобы у нее все получилось в этом проклятущем Питере. Лиля осталась с незнакомцем одна.
Тишина, возникшая в купе, давила ее, и она не дышала, прислушиваясь, что он делает там, на своей полке.
Это было невыносимо, и Лиля уже собралась выйти в коридор, чтобы убежать от тишины, но с полки свесились волосатые ноги...
— Тебя как зовут? — спросил незнакомец, сев напротив нее.
— Ва... Лиля.
— Меня Сережа. Ну и болтун, — Сережа кивнул в сторону выхода. — Вышел, и тишина давит на мозги.
Лиля удивилась, как точно он сказал, но постеснялась это произнести.
— У тебя хороший взгляд, — вдруг сообщил он ей.
— Взгляд как взгляд, — буркнула покрасневшая Лиля.
— Хороший, чистый. Чистый взгляд неиспорченного человека. Ты из деревни?
— Да...
— Только там остались настоящие чистые души. В городе все судят по внешности. Разучились смотреть вглубь. Вот этот парень, что заходил до меня — типичный питерский перец. Небось судит только по внешности, да еще и смеется.
Лиля во все глаза глядела на него.
— Надо уметь видеть.В городах разучились видеть в людях людей. А я вижу твою чистую душу, твой талант. Ты талантлива? Что ты умеешь? — Да так... ничего особо не умею... — бормотала Лиля.
— Не хочешь — не говори. Попробую угадать: ты... умеешь рисовать? Ты художница? Я угадал, да? Это видно по твоим глазам. Расскажи мне о себе.
Лиля не знала, как и почему, но пристальные Сережины глаза вытягивали из нее фразу за фразой, и она подробно рассказывала ему о жизни в деревне. Ее рассказ всасывался в его взгляд, будто туда дул сквозняк.
— Как я тебя понимаю, — говорил ей Сережа. — Как же хорошо, что мы встретились. Нет-нет, я ни на что не претендую, просто... Знаешь, я ведь одинок. В этом огромном бездушном городе, закованном в камень... Я не жалуюсь, просто мне показалось, что я встретил родственную душу. Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю. Я вообще очень замкнутый человек. Не помню, когда и говорил с кем-то по душам... Я уже и не помню, есть ли она у меня — душа. Чувствую себя холодным, как камень, в который закована Нева. Смотри, какая холодная, — он взял ее руку своей ледяной, как сосулька, рукой. — Не знаю, что со мной делается. Я еще никому такого не говорил. Может быть, ты сможешь меня согреть...
Лиля смятенно смотрела на него.
Она не могла понять, как это возможно: Сережа говорил с ней от силы десять минут, но ей казалось, что нет человека ближе и родней. Ей казалось, что она знает его давно, очень давно, что это она с ним говорила, когда рассказывала свои тайны кому-то, кого не умела назвать, — а сейчас случилось чудо, и она встретила его, и он одинок и несчастен...
Волнение душило ее. Сжав ледяную руку, Лиля молчала, не зная, что говорить. Потом встала, подошла к Сереже и осторожно коснулась рукой его головы...
Лиля не знала, как это произошло, но через пять минут она жарко целовала Сережу в синие щеки и в шею. Она уже была голой по пояс, и ее трогательные грудки кололи воздух сосками, острыми, как земляника.
Сережа тыкался холодным носом в ее тело, в плечи с веснушками, в набухшие землянички, поддевая их языком, терся колючими щеками о нежную сметану Лилиных грудей, а Лиля целовала его в затылок. Потом он взял в рот одну земляничку и стал ласкать Лилины бедра, освобождая их от шортов.
Лиля закрыла глаза и плакала от блаженства, которое расперло ее горючим спазмом. Сережа был весь холодный, холодный и одинокий, и ей хотелось окутать его своим теплом, впустить в себя и там обогреть, вынянчить, как младенца,