100 строк в номер - читать порно рассказ онлайн бесплатно

«газета существует до тех пор, пока у неё есть хотя бы один подписчик. А пока он есть — репортаж, очерк и даже самая паршивая заметка, хотя бы в 100 строк, должны выйти вовремя» (моё личноё мнение) ... Мы второй час сидим в Ленкином номере. Раз десять уже опорожняли пепельницу. В номере топор можно вешать. Окна не открывали, пожарные приехали бы...
Но мы-то к этому, к дыму табачному, люди привычные: совершенно не ощущаем, что в номере не озон. И снова, то она, то я чиркаем спичкой, закуривая (да простит меня Минздрав и лично, г-н Медведев)... А она всё говорит. А я всё записываю, Уже весь блокнот исписал (внутренне матерясь, что прогуливал на факультете стенографию)... Нет, право же: Ленка — святая. Она мне дарит информацию, которую должен был сам «работать» все то время, что здесь меня не было. Но теперь как кирпич с души, и завтра «сто строк» в номер уже, как бы не проблема.
Я говорю Ленке «спасибо», закрываю блокнот (в те годы диктофон выдавался только очень спец. коррам), и говорю то, что всё это время вертелось в голове и щипало язык: — Елена Павловна, Вы — святая. Любой каприз, в пределах суммы, что в моём кармане... Ленкины губы тронула улыбка, которую я так обожал... Но также и боялся. Загадки в этой улыбке было не меньше, чем на губах дамы, которую прославил великий живописец. И я-то уж знал, чем она, такая улыбка, может закончиться. Свидетелем один раз был невольно. Улыбнулась как-то также Ленка мужику,... Что было потом, сплетничать не буду, но очень бы мне не хотелось оказаться на месте того парня...
— Бутылку шампанского осилишь? — улыбнулась мне Лена. Бутылка шампанского днём в середине 80-х стоила дороже, чем мне выплачивались суточные за командировку. Время было глубоко за полночь, так что это сумму смело можно было умножать как минимум на три. Тем более что ночных магазинов в то время не существовало. И рассчитывать можно было только на вольных хлопцев-коробейников — таксистов.
Я невольно сглотнул ком, прикидывая финансовую дыру в моём бюджете после этой поездки (не удивляйтесь, зарплаты и цены в 80-х несколько по-другому соотносились друг с другом, чем сегодня). Но, чем горжусь до сих пор, никак моё лицо не отразило этих переживаний. Ленка, во всяком случае, ничего такого не заметила... Хотя, может просто сделал вид. — Да не вопрос, Елена Павловна! — сказал я... Потом, пока я бегал в поисках этой треклятой бутылки, и нашёл её всё
— таки, вдруг как по башке меня стукнуло: — А ведь я — дурак. Я — сволочь. Я — полное дерьмо... За той, сыпавшейся шелухой слов, а не скрывалось ли то, чего хотим оба? Я то само собой, понятно — кобель... Но, может быть, и Елена Павловна тоже? Так что ж тогда получается, в её глазах я — полня фригидность? И если это так, то как мне после этого Елене Павловне смотреть в глаза? Впрочем, может мне всё это просто фантазируется... Фантазии у меня у меня такие. Двадцати пяти летнего Терзаемый сомнениями, я вернулся в гостиницу...
Немножко предыстории
Знаете, что было главным кошмаром для командировочных в семидесятых — начале восьмидесятых «Брежневского застоя»? Это гостиница любого города, тогда не России, но Советского Союза. И которая бы называлась либо «Центральная», либо по имени того города, в котором находилась. Если «Центральная», то на одноместный номер рассчитывать было бесполезно. Даже если за неделю до командировки из редакции бронируешь номер. В лучшем случае — «двухместный». А то и «трёхместный». И даже на четверых. Ну а если по имени города, на «одноместный», конечно, рассчитывать можно. Правда, душ будет метров за сто от номера направо, а общий санузел за столько же метров, но налево. В этом номере могло повезти с умывальником. Но его я пользовал только в случаях, никак не связанных с умыванием. Потому что прекрасно понимал, что мои предшественники пользовали его точно таким же образом.
Не могу не вспомнить Уфу. Сразу после поезда, где было много пива, заселился однажды в такой номер. Сдерживаться уже было совсем «неможно», И горничной, сдерживая рвавшийся вопль, просипел: «где?». Она улыбнулась и открыла шкаф для верхней одежды в маленькой прихожей. В центре этого закутка, за дверью, к моему глубокому изумлению, располагался унитаз. Этакий безмолвный результат перестройки, в буквальном смысле. Но я неделю был счастлив. Хотя, извините за натурализм, когда присаживался, колени находились в коридоре... Но я отвлёкся.
... Мой шеф мог всё. Правда, не всегда. В смысле для других. Для меня свои способности он проявил только однажды, на моё двадцатипятилетние.
Именно в день моего рождения он торжественно наградил меня 7-ми дневной командировкой в Калугу и заказанным именно им одноместным номером в гостинице «Центральная» в этом городе. Будь он женщиной, в благодарность расцеловал бы его, ей-Богу. Но поскольку наш шеф был человеком в штанах, я ограничился крепким рукопожатием и чувственно-корпоротивным взглядом в глаза. Что такого, скажут сегодняшние братья по перу: неделя в Калугу, экий, типа, кайф?... Ребяты! Я тогда трудился, хоть и во Всесоюзной, но ведомственной газете. Нравы были суровые. Приходить строго в 9.15 (можно раньше). Уходить строго в 18.15 (можно позже). Случались, что «четырёхугольник» (секретарь парторганизации, председатель профкома, секретарь комсомольской организации и, конечно, же, главный редактор) лично стоял с будильником у входа и фиксировали. Не дай Бог, в тот день опоздать хотя бы на минуту. Могли и премии лишить.
... Но!
Как я же любил нашего Главного! Нашего Главного Редактора!
Он (исходя из ведомственной нашей газеты) всегда был Капитаном первого ранга. Назови его Полковником — можно было бы получить и по «клотику» («клотик» — самая верхняя точка на корабле). Моя первая заметка в эту газету была с ВДНХ. С презентации умельцев, которые сотворили что-то со своими автомобилями. Я вдохновился, и назвал свою эту первую заметку «Ихтиандр» на колёсах» — машину свою тот умелец легко использовал как на суше, так в водной стихии. И вот стою потом, курю с ребятами на лестнице (курить в отделах было нельзя категорически). Сверху спускается медленно наш главный шеф. Меня увидел. — Ну и как ты себя? Ихтиандор... на яйцах? Я, конечно, был в шоке.
Но потом, после моей первой командировки по письму в газету, именно он дал очень грамотный заголовок моему материалу. Не уверен. Но процентов тридцать из того сто бального рейтинга по газете имел именно этот заголовок. Его заголовок. ... Развоспоминался едрёнуть. Ладно. Дальше продолжаю. Заканчивается рабочий день. Давно уже пишущую машинку брезентом накрыли (смейтесь, ребяты), но вот не было тогда компьютеров. На машинке пишущей только свои «нетленки» отстукивали. На «собаке». А если что серьезней, строк, скажем, на двести или триста — относили в машбюро. Мне очень нравилось появляться в машбюро. И даже знакомый уже с размерами, и свободно определяющий даже не до строки, но до знака написанное, я всегда набрасывал необходимые срочные 100 строк в номер строк, так это, скажем, на двадцать или тридцать больше. Если, конечно, в тот день в машбюро работала Галя. Более того. Почерк у меня не ахти какой,
но разобрать можно. Но вот когда выпадала смена Гали, жгучей брюнетки (волосы с левой стороны коротко пострижены, с правой — вороньим крылом накрывали лицо, да плюс фигура идеальная) я выдавал такие кренделя в материале, что первоклашка постыдился бы. Короче, когда была смена Галины Викторовны, я писал больше чем нужно и почерк был намеренно неразборчивым.
А потом Галина Викторовна высказывали мне порицание, именно меня вызвав в машбюро: — Александр, ну вот, что Вы тут понаписали, я разобрать не могу. Это «ф» или «оро»? — Где? — склонялся я над её плечом. Моя близорукость это оправдывала... А склоняясь, как бы непроизвольно касался щекой пушка её щеки, ушка, волос. Того самого вороньего крыла... И Галя вдруг, я это чувствовал, замирала. Прижималась ко мне. Девчонки в машбюро начинали прыскать в кулаки, похихитывать. А нам было наплевать, Тащилась Галка, напрягался я... И тут, как же кстати, раздавался рёв моего шефа.Человеком он был еврейской национальности, поэтому в мое имя он вкладывал исключительно букву «Р». На других не тормозил. Звучало это приблизительно так — Р-р-р-р-р-р... Ты меня, твою мать, уволить хочешь? Где заметка? Я срывался, и под хохот машбюро, путаясь в ногах, скатывался со второго этажа на первый. Но летел, при этом не в кабинет шефа, а в свой. Где давно уже лежали грамотно написанные (и по просьбе, Бобом и Светкой уже проверенные) 100 строк в номер на «собаке». («Собака» — это титульная часть материала идущего в номер. Рассказывать долго, кому интересно, наберите в Нете, что такое «собака» в газетной работе) — Вот. В номер.. Шеф с особой внимательностью вчитался. Потом расписался в графе «редактор» — Живи... Свободен на сегодня. Ой. Развоспоминалось мне что-что сегодня... А коль скоро мысли нахлынули, дальше буду рассказывать. Вдруг это кому-то интересно...
Итак. Со столов всю пыль мы смахнули. И сидим мы за этими столами, корреспонденты всесоюзной газеты — Боб, Светка и я, тоскливо упёршись глазами в настенные часы — ну когда они пройдут, эти оставшиеся 7 минут до конца рабочего дня? Это вот, что касается режима работы. А что касается творчества...
В основном занимались редактированием собкоров (собственных корреспондентов из регионов), которых было немеренно. Это я про собкорров. Впрочем, и про регионы... Зачастую, даже не редактированием, а переписыванием их материалов заново. За 140 рублей в месяц. Лишь изредка удавалось в номер «сунуть» свою заметку, что давало рублей двадцать — двадцать пять гонорара в месяц. В плюс к зарплате. Уж и не сказать о редактировании нас самих.
Как-то чудом довелось съездить в командировку в Таллинн. Моей тогда слабостью были радиоклубы. Куда бы ни приезжал, потом во мне было какое-то что-то, исходя из чего, я просто обязан был побывать в местном радиоклубе, а потом рассказать о нём. И вот, в Таллинне, тоже нашёл такой клуб. Когда очерк был готов, долго думал над заголовком. Как-то вспомнилось, что где бы в Таллинне не был: