Каботаж — работа судна между портами одного государства.
Зима в том году выдалась суровая. Уже вторую неделю морозы стояли за тридцать. Как мы до Питера смогли доползти, это одному Богу известно. Я сидел в своей капитанской каюте выжатый, как лимон, напором последних событий. Вдруг, замолчали грузовые насосы. Я взял со стола переносную радиостанцию: — Грузовой помощник, капитану. — Здесь, — ответила рация. — Почему выгрузку прекратили? Ну-ка, зайди ко мне, — раздражённо бросил я рацию на стол.
Через минуту в каюту вошёл грузовой, а следом за ним генеральный директор нашей компании: — Кончай воевать, капитан! — Добрый вечер, Виктор Иванович. Если он добрый? — поднялся я навстречу. — Свободен, — кивнул я грузовому помощнику. Тот вышел. — Чем угощать будешь? — генеральный уселся на диван. — Чем угодно. Только, давайте уж сразу, — вести душевные беседы с начальством мне абсолютно не хотелось. — Ну, сразу, так сразу. Идти надо, — и он назвал такую дыру, куда и летом-то не очень. А тут такая зима. Храбрость капитана заключается не в том, чтобы, рискуя судном и людьми, выходить в море в лютую непогоду. А, как раз наоборот. Не взирая ни на какие уговоры и угрозы, упереться и отказаться. Это — не цитата. Это — мои собственные умозаключения по жизни.
— Что? Всё так серьёзно? — спросил я. — Более чем, — не стал распространяться он. — Когда выходить надо? — Надо было ещё вчера, — генеральный поднялся с дивана: — Поставлю на уши все службы. Любая помощь. Главное, будь постоянно на связи. — Я слышал такое раз сто в своей жизни, — отмахнулся я. — До Сескара дойдёшь с караваном. А у Халли тебя встретит дежурный ледокол. А там... Как карта ляжет? Ничего. Рейс каботажный. Обернёшься быстро, — пожал он мне руку и вышел. Я даже не пошёл его провожать. ... В каюту вернулся грузовой помощник. — Шланги отданы. Буксиры заказаны, сейчас подойдут, — доложил он. Перед изложением дальнейших событий следует сказать несколько слов об этом кадре. После развала Советского Союза Россия, вдруг, осознав, что потеряла большинство портов на Балтике, спешно бросилась строить новые. Вот в один из таких вновь строящихся портов и пришлось мне как-то заводить судно. О бардаке, который встретил там нас, и вспоминать не хочется. Разумеется, любому терпению есть предел. Вот и решил я высказать местному начальству всё, что про них думаю. Капитана порта на месте не было. И оказался я в кабинете его первого заместителя. Встретил меня такой матёрый чинуша в мундире. Золотых соплей на рукавах нашито аж по самые локти. Но на груди у него был старый, ещё советский значок капитана дальнего плавания. Вот это-то меня остановило. И я начал вежливо излагать свои претензии. Выслушав, он спросил: — А кто вы такой, чтобы меня учить?
Вежливо не получилось. Я подошёл вплотную к столу, опёрся кулаками на разложенные очень «важные» бумаги и, наклонившись вперёд, чтобы было лучше слышно, раздельно проговорил: — Такой же капитан, как и ты. Только до сих пор на мостике стою, а не прячусь в тёплом кабинете. После этого случая я долго ждал последствий. И они наступили. Только совсем не такие, к которым я готовился. Через несколько месяцев в эту самую каюту вошёл молодой штурман с направлением. Прочитав его бумаги, я удивлённо посмотрел на него: — Ба! Парень! Да, ты — блатной.
— Да, — он нисколько не смутился: — Только папа хочет, чтобы я свою службу начал именно у вас. — Ну, раз папа хочет, иди, начинай. — отпустил я его. Вот и не уважай после этого чиновников. А самое удивительное, что парень как-то сразу очень плотно вошёл в нашу обойму. Видно, морские гены сделали своё дело. Когда-то я несколько лет проходил в третьих штурманах. А его уже на следующий год сделал грузовым помощником. И папа здесь не при чём. Я сам написал ему рекомендацию. И сам ходил с ним по кабинетам. Вот сейчас этот кадр стоял передо мной. — Ну, что же. Есть только один способ начинать. Это начинать. — поднялся я из кресла ... Казалось бы, идти в караване дело не хитрое. Тем более что впереди линейный ледокол и ещё восемь корпусов. Но лёд — вещь коварная. Пробитый канал затягивается очень быстро. И, чтобы не застрять и не остановить весь караван, приходится вплотную прижиматься к судну, идущему перед тобой. Тут каждый метр сокращённой дистанции имеет значение. Но, с другой стороны, судно, идущее впереди может внезапно остановиться, не справившись с очередным торосом. И вот тут-то, чтобы среверсировать машины и отработать назад, как раз может и не хватить этого метра. А за тобой ещё пять корпусов, точно в такой же ситуации. Так что и тебе в корму могут въехать запросто.
А огни впереди идущего судна из-за снежной завесы появляются только изредка. Ориентироваться приходится по радару, да собственной интуиции. Радиостанция не смолкает ни на секунду. Кто-то впереди постоянно ноет по-английски с итальянским акцентом, выпрашивая у ледокольщиков для себя лучшей доли. Но караван упрямо идёт вперёд, оставляя за кормой милю за милей. Счёт времени ведётся не по часам, а по вахтам. Просто отмечаешь для себя, что на мостике сменился очередной твой помощник. Да, повар периодически пожевать что-нибудь приносит.
Рассвело. А, толку-то? В снежной круговерти всё равно не видно дальше собственного носа. Просто чёрная муть сменилась белой мутью. Удивительно! Сколько лет хожу в море, но никогда не видел, чтобы снег или дождь падал, как ему и положено, сверху вниз. Он будет лететь справа налево или слева направо, а чаще снизу вверх. Но никогда не будет падать нормально. Прошли остров Сескар. Но за снежной пеленой даже не разглядели его маяков. Вспомогательный ледокол, взломав кромку ледового канала, помог нам покинуть ордер. — Удачного рейса, мужики. Давайте теперь сами. Вас очень ждут, — попрощался он с нами и пошёл догонять караван, уходящий на запад. ... Режим одиночного ледового плавания. Теперь на север мы идём одни. Ледовые поля. Торосы. Трещины. И надо вправо. Там трещина шире. И руль уже переложен вправо. Но танкер думает по своему. У него своя точка зрения. Он уже поворачивает в другую сторону. И спорить с ним бесполезно. Нужно считаться с его желанием. Амбиции, кто принимает решение, здесь не уместны. Если за считанные секунды не найдёшь с ним компромисс, встанешь. И тогда без посторонней помощи ты уже никто. Судно должно постоянно быть в движении. Должно постоянно шевелиться. Не важно, в какую сторону. Соображалка обязана работать на все сто. А, если встал, то тогда уже интеллект против стихии бессилен.
И реверсы, реверсы, реверсы. Там, под ногами, глубоко во чреве корабля одуревшие от грохота дизелей механики обкладывают сейчас мою несчастную голову матюгами со всех сторон. Левый лобовой иллюминатор открыт, потому что из-за снежной каши ничего не видно, хотя за бортом минус тридцать. Моя меховая куртка давно висит на вешалке. А мне совсем и не холодно. Пусть простят меня коллеги, ведущие сейчас караваны на Сев. мор. пути. Для них моя писанина может показаться детским садом. Да, только... Бывали мы и там. Друзья. Хочу сказать. Здесь не легче и не сложнее. Просто, здесь всё по другому. Начинает темнеть. Зимой в наших широтах световой день короткий. Лучи прожекторов сразу же упёрлись в сплошную стену летящего снега. ... Вот и скала Халли. Только, где это вот? Конечно, локатор отбивает. И на электронной карте очень даже красиво высвечивается. Всё равно ничего не видно. Не люблю я это место. Да и кто его любит? Природные аэродинамические трубы здесь сходятся в одну точку. Шквальные ветра начинаются внезапно. Внезапно и прекращаются. И не всегда, получается, проскочить в период затишья. — Подвижка! Поле пошло! — взволнованно доложил старпом. — Вижу.Право руля, — встал я к посту управления. Судно начало поворот. Но, медленно. Слишком медленно! Лёд явно сильнее нас. Танкер в грузу. Сидит низко. И надо успеть развернуться на поле форштевнем. В противном случае лёд начнёт тороситься у борта, стремительно увеличиваясь в размерах, и полезет на палубу, сметая всё на своём пути. Ну, где же этот дежурный ледокол? — Убрать людей с тронговой палубы, — отдал я распоряжение, не сводя глаз с экрана радара, на котором эхо сигнал быстро приближался к нам. И всё-таки нервы у меня не выдержали. Я схватил микрофон радиостанции: — Ледокол «Победа» танкеру «Амур»? — Иду! Иду к тебе! Держись! — тут же ответила радиостанция.
Ждали его с нетерпением, считая каждую секунду, но из-за снежной завесы появился он внезапно. Разрывая ночную муть вспышками прожекторов, весь окутанный клубами морозного пара, он сходу навалился своим могучим корпусом на торос. Разбрасывая вокруг себя мириады ледяных брызг, в грохоте ломающегося поля, он пролетел вдоль нашего борта. Торос ослабил свои клещи, и танкер ожил, двинувшись вперёд. Надо скорее уходить из этого опасного места. Я дал полный вперёд. Ледокол, разойдясь с нами на контр курсах, раскрутил за кормой циркуляцию и уже обгонял по другому борту. Казалось, что всё обошлось. Ледокол ушёл далеко вперёд, пробивая для нас ледовый канал. Танкер стремительно набирал ход. Но лёд и не думал сдаваться. Поле продолжало двигаться, быстро затягивая канал. И, вдруг!
— Я встал! Амур! Стоп! Полный назад! — закричала радиостанция. Уткнувшись в очередной торос, ледокол встал. Участки чистой воды, освобождённой им ото льда, густо парили от мороза. Итак, никакая видимость сразу упала до нуля. Из-за малой дистанции радар засветился полностью, став бесполезным. Но и в слепую было ясно, что мы летим прямо на ледокол. — Всё! Отработать не успеем, — почему-то шёпотом проговорил старпом.
Чей промах? Ледокола, не успевшего набрать достаточную инерцию, чтобы справиться с торосом. А может он неправильно выбрал угол атаки? Или мой, в том, что я, уходя от надвигающегося поля, сломя голову бросился за ним? Несколько секунд назад подобные теоретические бредни уже перестали иметь хоть какое-либо значение. В подобной ситуации решение приходит мгновенно. Приходит! Обязательно приходит! Потому что, если не придёт, то и решать-то будет не кому, да и не зачем.
— Обе самый полный вперёд! — не своим голосом приказал я. Как на