Таёжный Абырвал - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Глава 1.
В какой-то момент, Марии Михайловне показалось, что она сейчас лишится чувств. И уже теперь она была благодарна тому, что вызвало в ней бурю негодования ещё минуту назад, — когда ладонь Витеньки бесцеремонно сжала её рот. Потому, что иначе, теперь в этом бедная женщина не сомневалась, она бы, наверняка, не удержалась от возгласа ужаса от той совершенно невозможной и дикой картины, что разворачивалась сейчас перед её взором.
Тонкая тюль, отделяющая их невольное нечаянное укрытие от остальной части спальни Бориса слишком тонка и ненадёжна и, конечно же, Мария Михайловна и Витенька уже давно были бы замечены, если бы Боренька и Екатерина Михайловна не были бы сейчас так увлечены друг другом. Скорее, верно, было бы правильнее заметить, — если бы Боренька не был бы так увлечён Екатериной Михайловной.
Мария Михайловна судорожно выдохнула сквозь пальцы сына на своих губах. Мысли её лихорадочно заметались. Что же делать? Что же делать? Что же ТЕПЕРЬ делать? Оставаться и дальше незамеченными и быть невольными свидетелями творимого невообразимого кровосмесительного действа было совершенно невозможно и более того противно. Но... Но... В то же время, бедная Мария Михайловна даже и представить себе не могла, как же ей теперь открыться? Признаться, своей сестре и племяннику, что всё это время, и она и Витенька были свидетелями этой стремительной и крайне постыдной сцены насилия?
Вмешаться? Но право слово, если бы Екатерина Михайловна искала бы своего спасения в помощи от домочадцев, то она и сама бы без сомнения о том возопила бы. Благо дом, служивший пристанищем для Виктора и Бориса, был совсем небольшим.
Мария Михайловна никогда не была решительным человеком, всегда полагаясь в своей жизни на чьё-то решение и волю. Вот и сейчас, невольно, она целиком и полностью подчинялась воле Виктора, который по-прежнему цепко держал её в объятиях, спиной прижимая мать к себе и, так же сжимая ладонью её рот.
А тем временем Борис потихоньку неумолимо продолжает свое движение, и вот сантиметр за сантиметром его огромный вздыбленный негнущийся фаллос входит...
Марии Михайловне тут становится едва ли не дурно. Она хочет отвести глаза, но по дьявольскому наваждению буквально не в силах этого сделать. С каким-то болезненным нездоровым любопытством она ловит широко распахнутыми глазами каждую мельчайшую деталь. Она просто не в силах оторвать своего взгляда от тел родной сестры и племянника, кои сплетались на старой скрипучей тахте в неравной любовной схватке на расстоянии не более, чем вытянутой руки от их с Виктором укрытия.
И... И... Хоть никогда прежде в своей жизни глаза женщины не были свидетелями столь непотребного действа, но сейчас Мария Михайловна видела всё воочию настолько близко, что у неё не могло оставаться ни тени сомнений, — мерзавец Боренька самым постыдным образом содомировал свою родную матушку, явно непривычную к подобному ужасному обращению бедную Екатерину Михайловну.
... огромный вздыбленный негнущийся фаллос медленно входит между раздвинутыми мужскими ладонями в стороны пышных женских ягодиц, пока не исчезает полностью в попке Екатерины Михайловны. Борис с глубоким стоном изгибается, с силой прижимаясь к ягодицам матери. Он... Это несомненно, он полностью загнал в безжалостно растянутый анус распластавшейся под ним женщины своё любовное копьё... Да, он полностью там... Внутри...
И будто в подтверждение этому, бедная Катенька протяжно застонала... Даже в полумраке, царившем в спальне, было ясно видно, что её щёки пылают стыдливым румянцем. Её обнажённая спина выгнулась ещё сильнее, словно, это помогало Екатерине Михайловне принять в себя внушительное мужское достоинство своего отпрыска. Её пышные атласные ягодицы дёрнулись, мелко дрожа от натуги, пытаясь и не в силах отпрянуть от тесно прижатых к ней мужских бёдер.
Тонкая стройная рука с идеальными длинными перламутровыми ноготками с изящным золотым браслетом на запястье — Катенька всегда обожала красивые и дорогие украшения — взлетела в воздух в немом отчаянном жесте, упираясь в мускулистый живот Бореньки, но по своей сути эта была жалкая беспомощная попытка.
Тем временем Борис неспешно продолжает. Его ягодицы расслабились, когда он потихоньку вышел из заднего прохода матери. Его огромное мужское достоинство поражает своими размерами. Марии Михайловне искренне жаль свою сестру. И уж тем более невдомёк, как же этот исполин умещается внутри Катеньки? Но передышка недолга, ибо почти сразу же, также медленно, в натяжечку, Боренька водрузился обратно в мать, снова с усилием приникнув своими бёдрами к ягодицам беспомощной женщины.
То ли всхлип, то ли стон срывается с губ Екатерины Михайловны. Лицо Бори сосредоточено напряженно. Но это напряжение сладострастия. Можно только подивиться стоической выдержке Екатерины Михайловны. Ведь, она не бьётся в отчаянной схватке, не заходится в крике на весь дом, что определённо привлекло бы внимание домочадцев и означало бы непременное её спасение. Но, видимо, для Екатерины Михайловны цена этого спасения слишком велика? Что скажет муж и отец, Александр Иванович, на пороге этой комнаты, застав своего отпрыска содомирующего его жену, да что там об этом, — свою собственную мать? По всей видимости, это отлично понимает и Борис, а потому он даже не пытается закрыть матери рот. Он знает, он полностью уверен, — мать не закричит, не позовёт на помощь.
После первого могучего рывка, Борис явно осторожен, он словно, даёт матери попривыкнуть к себе.
И, будто, в благодарность от подобной «нежности», Екатерина Михайловна убрала свою левую руку с паха Бореньки, которой до этого хоть как-то сдерживала натиск сына.
Теперь она вцепилась обеими руками в простынь, рядом со своим лицом, зарытым в подушку, судорожно смяв её тонкими пальцами...
Уловив, что родительница покорилась его воле окончательно и бесповоротно, Борис уже как-то по-барски сжал в ладонях пышные ягодицы матери, всё так же неторопливо, эдаки нахраписто, теперь уже насаживал саму мать на свой огромный каменный кол из живой плоти, явно ощущая себя полным хозяином распластавшейся под ним женщины. Раскрасневшаяся от натуги пышненькая спелая попка, выпяченная ему навстречу, была полностью во власти Бореньки... Тахта мерно и негромко поскрипывала в такт движениям юноши.
Картину дополняли кружевные тонкие панталончики Екатерины Михайловны, безжалостно разорванные, и белевшие недвижимым комочком в полумраке на деревянном полу возле мерно поскрипывающей тахты.
Немного погодя, явно всё сильнее разгораясь от обладания красивым женским телом, Борис грубо обхватил мать за стройное бедро. Сильно, явно сильнее, чем требовалось, потому, как его пальцы впились глубоко в мягкую женскую мякоть, оставляя глубокие красные полосы на белой нежной коже. Правой же рукой со спины он держал Екатерину Михайловну за плечо, именно так на вытянутой руке, чтоб, наверное, сподручнее поглубже ей загонять... Босая нога Бориса стоит на полу, второй, согнув её в колене, он упирается в подлокотник тахты позади себя, как будто ища опоры, чтобы придавать своим любовным ударам дополнительную силу.
Именно так. Потому, что сила и скорость, с которой бёдра Бореньки устремлялись раз за разом к ягодицам родительницы определённо возрастали.
Вместе с усиливающимся противным скрипом тахты послышались первые нескромно звонкие хлопки о катенькины ягодицы мужских бёдер.
Сама же Екатерина Михайловна упёрлась уже двумя руками в резное деревянное изголовье тахты, видимо, инстинктивно предчувствуя, что сейчас ей придётся нелегко.
Борис тем временем, уже, видимо, совсем теряя голову от охватившего его порочного огня, тяжело прерывисто дыша, всё более увеличивал амплитуду своих любовных ударов, кои скоро он обрушивал в мать уже совершенно яростно и безжалостно.
Голова Екатерины Михайловны лишь беспомощно металась по подушке, её чёрные, как смоль, кудри окончательно растрепались. Сжав краешек подушки зубами, она вцепилась пальцами в изголовье тахты, как, словно, это была последняя тростинка, которая удерживает её от падения в пропасть и лишь только тихонечко стонала, уже почти беспрерывно. Но нет, даже теперь, она и не заикалась о пощаде. Хотя, скорее всего, ощущая внутри в себе весь жар похоти, охватившего Бореньку, просто прекрасно сознавала, что ничто не успокоит и не остановит её отпрыска, пока он не утолит своё противоестественное желание к ней.
Боренька употреблял родимую матушку, как употребляет свою дворовую крепостную девку иной барин, без оглядки, просто, чтобы снять накопившееся физиологическое напряжение. А, впрочем, Боря всегда был таким, лелеемый и холимый с самого раннего детства, избалованным эгоистичным мальчишкам. Как-никак, первенец и наследник.
Он с силой и с мощью молодого племенного бычка вторгался в мать, явно прислушиваясь и отдаваясь только к своим чувствам и ощущениям. Да, впрочем, весь вид матери демонстрировал полную беспомощность и отрешённость. Её стройные голые ножки, были грубо раскинуты в стороны на тахте, что было наиболее удобно для Бореньки. Как и вторая подушка, предусмотрительно вначале подложенная им под живот маменьки, чтобы было удобнее и сноровистее употреблять её.
Тело Екатерины Михайловны, сотрясаемое мощными размашистыми рывками, едва заметно, елозило туда-сюда по тахте. Задранная едва ли не до затылка длинная ночная рубашка почти не скрывала прелестей женщины. Так, что когда тело Екатерины Михайловны снова изгибалось, принимая в себя сына, Марии Михайловне был отчётливо виден нежный тёмный пушок, обрамлявший лоно сестры. Налитые полные груди, вывалившиеся из-под задранной рубашки, предоставленные сами себе, покачиваясь под собственной тяжестью, бойко, в такт мощным любовным ударам Бориса, ходуном ходили по женскому телу, сверкая крупными розовыми сосками.
Голова Екатерины Михайловны, с силой уткнувшаяся в подушку, она опять вцепилась в неё зубами, теперь вместо стонов издавала звук похожий на жалобное то ли блеяние, то ли хныканье.
Меж тем Боренька, а по всему было заметно, что он уже подходит к закономерному эпилогу, обрушивался на свою несчастную