Хрупкая длинноволосая девушка медленно ковыляет на каблучках, завалившись на бок, изо всех сил стараясь перевесить тяжёлую спортивную сумку. Каблучки путаются, натянутые икры заплетаются. Девушка останавливается, с трудом распрямляет плечи, сумка остаётся лежать на асфальте. Русоволосая дамочка в обтягивающей чёрной юбке, белой блузке отчаянно трёт детскую ладонь, опустив неподвижный сосредоточенный взгляд на сумку. Только она и эта чёрная неподвижная туша бизона, которую нужно любой ценой дотащить до пещеры. И нет безразличной реки людей, вяло текущей по руслу улицы.
Я замечаю девушку с сумкой метров за двести, ещё в длинном туннеле подземного перехода. Они плывут бочком, выбиваясь из общего потока, как лодка и гребец, который вывалился и пытается удержать лодку.
В очередной раз взвалив на себя тяжёлую ношу, девушка отчаянно берётся отмерять десять шагов.
— Давайте я вам помогу, — двумя руками аккуратно перехватываю сумку. Не вырываю и не дёргаю, всего лишь приподнимаю, чтобы девушка почувствовала разницу.
Она чувствует.
Выпрямляется, стеснительно улыбается, наклоняется зачем-то за сумкой, которую я уже поставил на асфальт, мы чуть не стукаемся лбами, снова поднимается, заправляет длинные волосы за ухо, хлопает ресницами.
Она выглядит постарше, чем я изначально полагал. Лет на пять постарше меня, вчерашнего выпускника университета.
У неё занятные черты лица: выдающийся треугольный нос как будто вылеплен отдельно. Но это не уменьшает прелести круглых глаз и сочности пухлых губок. Она напоминает Барбару Стрейзанд — в этот нос вложена женская энергия, вокруг него вращается шарм и обаяние. Я очарован, никогда не видел ничего подобного.
— Давайте я понесу, а вы только покажите, куда идти.
Девушка тщательно скрывает радость, втягивает нижнюю губку, чтобы не выдать волнение.
— Если вам не сложно.
— Не сложно, — улыбаюсь в ответ.
Приподнимаю сумку и вдруг понимаю, что нести её будет совсем непросто. — Ничего себе, — сдерживаю смешок, ставлю сумку обратно на асфальт.
Для чёрного монстра отлично подойдёт бросок через бедро. Не самый изящный способ, но уж точно верный.
Девушка с долей зависти смотрит, как сумка взлетает и остаётся висеть у меня за спиной.
Мы идём от железнодорожного вокзала к жилому району. Справа за высоким забором частный сектор, слева — торговый центр. На этой улочке в солнечный июльский день бабки развернули оживлённую торговлю ягодами, зеленью, носками, молоком.
Я вдруг понимаю, что для знакомства выбрал не самый удачный вариант.
«Если бы она не была так очаровательна со своим носиком, стал бы я ей помогать?» — спрашиваю себя.
И сам же отвечаю:
«Вряд ли, придумал бы тысячу причин лишь бы увильнуть от ответственности! Мой альтруизм гроша ломанного не стоит!» — принимаю твёрдое решение ни в коем случае не давать повода думать, что хочу познакомиться с ней.
Мы заходим в арку, проходим по дворам, сворачиваем за угол, идём по тропинке, ведущей в подъезд. Девушка молчит, я тоже немногословен. Лишь изредка вставляю: «Сюда?» или «Это ваш дом?»
Подходим к подъезду, и я опять разрываюсь на части: не могу же я так просто подняться к ней в квартиру. Но и оставлять её с сумкой во дворе некрасиво. Хочется сказать: «Давайте я занесу сумку наверх», но страшно. Вдруг она подумает, что у меня плохие намерения.
Я жду, что она первая что-нибудь предложит. Странно, но она тоже чувствует себя неловко. Останавливается в нерешительности, оборачивается, я улыбаюсь как дурак, топчусь перед ней на одном месте.
— Если хотите, занесу вам сумку наверх. Но можно и здесь пожелать друг другу хорошего дня, — произношу твёрдо и уверенно, будто всю жизнь тренировался.
— Занесите, пожалуйста, — она расцветает в изумительной улыбке, усмехается.
Нос гордо расправляет крылья, пухлые губки широко раскрываются, обнажая белоснежный ряд зубов, на щёчках появляются ровные складочки. Карие глаза сверкают очарованием.
Мы заходим в подъезд, поднимаемся по лестнице к лифту. Я наконец скидываю чёрного монстра со спины. Рука затекла, тру красные вмятины, переминаясь с ноги на ногу.
Девушка напряжённо молчит, я тоже не умею разбавлять атмосферу — так я волнуюсь в присутствии прекрасной дамы. В других случаях уже бы давно пошутил или рассказал что-нибудь, а тут — как язык проглотил.
— Вы мне очень помогли. Благодарю Вас, — официальным тоном произносит она. Явно стесняется выражать благодарность простыми словами. Сдерживается, чтобы не выдать чувств.
— Да не за что, — я расшаркиваюсь, обдумывая: покинуть её с сумкой в лифте или подняться наверх?
Она заходит в лифт первая, я забрасываю сумку и сам захожу внутрь. Только теперь в лифте разница между нами в росте становится ощутимой. Я почти упираюсь головой в потолок, она почти дышит мне в грудь. Смущённо улыбаемся, я отворачиваюсь к панели с кнопками. Едем на девятый этаж.
— Хорошо, что лифт работает, — единственная разумная мысль за сегодняшний день, которая выбивается из-под густого облака стеснения в присутствии греческой богини.
— Да, лифт у нас всегда работает, — подхватывает она.
Выходим из лифта.
— Ну что ж, — произношу с некоторой долей грусти. — Тогда я вас здесь оставлю.
— Спасибо ещё раз, — она напряжена, думает о чём-то, возится с ключами в сумке. — Может быть... — волнуется, голос дрожит. — Вы не сильно торопитесь? — последнее слово она произносит так неуверенно и тихо, что я сам засомневался: может, я действительно тороплюсь?
Меня ломает. Если я сейчас соглашусь зайти, то что она подумает обо мне? Что я проделал весь этот путь, чтобы познакомиться с ней? Чтобы мы зашли так далеко?
— Да нет, не очень, — отвечаю так же неуверенно.
— Хотите чаю с вареньем? — она улыбается.
Улыбаюсь в ответ:
— Я даже не знаю, а как вас зовут?
— Алла.
— Я — Рома. А варенье какое? — улыбаюсь ещё шире. Я готов на любое варенье: из красного чили, из зелёного горошка, из чёрных баклажанов.
— Малиновое, — она хихикает. Нос оживает: морщится, расходится крыльями.
— Малиновое — моё любимое, — отвечаю, сдерживая возбуждённый вздох. Голова идёт кругом, дыхание сбивается.
Меня пригласили на чай!
Она открывает дверь, проходим по коридорчику уставленному коробками, подходим к двери, красиво обитой дермантином.
В квартире никого нет, этот факт приводит меня в ещё больший ступор. Старый шкафчик на четырёх ножках расположился под такой же старомодной вешалкой. Потрёпанные замызганные обои выглядят мрачновато в полумраке прихожей. На полу растянулась протёртая до дыр зелёная ковровая дорожка. Телефон с диском расположился на полочке.больше хихикает, накрывает глаза рукой, упираясь попкой в подоконник. Нос предательски торчит из-под тонких пальчиков. Чайник вот-вот закипит.
Я опять наслаждаюсь видом её носа, аж рот приоткрыл. Этот греческий, римский — не знаю — безумно красивый рельефный нос хочется погладить, прикоснуться к его спинке, прокатиться пальчиком, кончиком язычка, соскользнуть с трамплина, упасть к ногам богини.
Афродита замечает мой пристальный взгляд, отворачивает смущённо к окну. Потом подходит задумчиво к чайнику, начинает разливать кипяток в чашки. Слегка расплёскивает в блюдце.
Её мысли заняты чем-то очень важным, не терпящим вмешательства. Я молчу.
Наконец она ставит чайник на место, оборачивается и, оставаясь у плиты, деловито спрашивает:
— Можно вас спросить кое о чём? — Алла хмурится, сжимает губки бантиком. — Только честно. Пообещайте мне, что ответите честно, — она бросает на меня самый серьёзный острый взгляд, с которым мне приходилось скрещивать шпаги.
Сглатываю слюну. Этого ещё не хватало! Она будет меня пытать?
— Конечно. Постараюсь не врать, — отвечаю испуганно, откашливаюсь.
— Нет, пообещайте, что точно не будете врать! — она сурова. Жестока и сурова.
— Ну как я могу вам такое обещать? А что если вы спросите что-нибудь про меня, и я не захочу отвечать?
— Нет, это будет вопрос про меня, а не про вас, — она критично окидывает меня взглядом.
— Тогда спрашивайте. Мне нечего скрывать. Мы едва знакомы.
— Вот именно! Вот именно! — подхватывает она. — Поэтому я и хочу спросить именно вас, Роман, — она произносит моё имя чётко и твёрдо, как будто привыкает к нему.
Затем молчит, видимо, готовится.
— Тогда спрашивайте, — я безразлично помешиваю варенье ложечкой.
— Вам нравится мой нос? — произносит она и смотрит мне прямо в лицо, не скрывая интерес, словно детектор лжи, пытаясь выделить мельчайшие изменения цветовой гаммы в моей коже, уловить нервное подёргивание глаза, сигнализирующее ложь.
Я концентрирую взгляд на её носе. Крылья носа слегка вибрируют, покачиваются. Алла возбуждённо дышит — это далёкие раскаты гнева. Я чую её волнение, чувствую приближение взрыва. Я сам сижу как на иголках от этого её испытания чаем и носом!
— Вы хотите, чтобы я ответил за себя или за всё человечество? — тону в абсурде.
— За себя, — она резко меняет вектор настроения. Смеётся, но тут же возвращается в допросу. — Так что вы скажете про мой нос, как человек, который видит меня в первый раз?
Я нервно сглатываю, смотрю на неё. Руки немного дрожат. Говорю почти шёпотом так, что сам пугаюсь мыслей, которые собираюсь озвучить:
— Вы действительно хотите знать, что я думаю про ваш нос?
Она кивает.
— Вы меня не выгоните?
Мотает головой, её любопытство на пределе. Мой адреналин зашкаливает, я сейчас взорвусь. Бомба в голове тикает, вбивая последние секунды в мир на земле.
— Я думаю, — делаю паузу, встречаюсь с ней глазами. — Я сейчас подумал, когда вы стояли там возле окна, что хочу погладить ваш нос, прикоснуться к нему кончиком языка, провести по всей длине и прыгнуть вниз, чтобы упасть к вашим ногам.
Вот и всё. Я сказал это. От стыда я готов сквозь землю провалиться. Не знаю, куда девать глаза, голову, куда спрятать свои горящие уши. Они готовы взорваться от прилившей крови. Кровь закачивается в лицо, я горю ярким пламенем.
Подпрыгиваю.
— Я пойду. Извините, наговорил вам тут глупостей, — выскакиваю в коридор, обуваюсь.
Она, неподвижно стоявшая всё это время, остолбенев от наглости, высказанной