Житие лейтенанта Зуева. Часть 11: Когда копия лучше оригинала

«Прошлое можно мысленно увидеть, но к нему невозможно прикоснуться»
(Вонг-Кар-Вай).
Известие о смерти Суриковых так подкосило Зуева, что он неделю провалялся в гарнизонном военном госпитале. На седьмые сутки больной что-то пролепетал побледневшими губами и приоткрыл глаза. Тут же, как будто издалека до него дошел шелест губ человека в белой шапочке. — Доктор. По-моему он приходит в себя.
Зуев приоткрыл глаза и, словно сквозь пелену тумана, ему почудилось, что на него смотрят тревожным взглядом большие, под пышными и длинными ресницами такие знакомые глаза. Он попытался приподнять руку и коснуться этой маленькой ручки, сжимающей термометр, но сил не было и вместо вопроса кто вы, он медленно прошептал: « Пить»!
Он пил медленными глотками, и внимательно изучал ее лицо, такое знакомое и в то же время такое далекое от того, что всегда восхищало его, когда он всматривался и думал: «И какими же красивыми бывают женщины даже в зрелом возрасте, которых мать-природа наградила такими чертами необыкновенной красоты. Но это лицо, являющееся копией того, что склонялось над ним и нежно раскрывало язычком его пухлые губы, впиваясь в них таким поцелуем, который будил в нем невероятно притягательные чувства самца к этой умной и опытной в сексе самке. Но эта яркая копия того лица, такого молодого и нежного вызывало в нем чувство восхищения, давая понять, что данная копия намного красивее и милее оригинала. Это была очень молодая, лет двадцати, женщина в белом халате, внимательно разглядывающая его глаза. Он приподнял руки и положил на ее пальцы ладонь, почувствовав, как она дрогнула, а в глазах ее заблестели слезки.
— Я — Зуев, а вы кто? — тихо сказал он метнув в сторону медсестры, стоящую рядом с этим необыкновенным созданием природы, недовольный взгляд.
— Я — Сурикова младшая. А для вас просто доктор...
— Доктор медицинских наук, — поправила доктора сестра.
— Пусть она уйдет. А вы — останьтесь, доктор, — прошептали его воспаленные губы
— Как это, уйдет? — сестра нахмурила тонкие, подведенные черным карандашом бровки.
— Светочка. Сделай милость. Оставь нас. Он хочет мне что-то сказать без свидетелей
— Ваше право, — недовольно поморщилась сестра и вышла из палаты.
— Ну, как мы себя чувствуем, Федор Федорович? — спросило чудное создание, беря его за руку, нащупывая пульс.
— Хорошо. Что это было со мной?...
— Нервный срыв. Впрочем, нечто подобное было и у меня, когда мне сказали об этом в Питере, — ответила она, убрав руку с пульса и нежно вытирая капельки пота на его лбу.
— А как вы очутились здесь? Откуда знаете меня? — прошептал он, боясь, что ее могут вызвать к другому больному.
— О! Это, как говорят в народе, виной всему стал его господин Случай... После похорон папы и мамы, преодолев это горе, я стала наводить порядок в квартире и, перебирая книги в шкафу, нашла журнальчик, где мама вела дневник. Она была скромной и не посвящала в секреты личной жизни друзей, а открывала душу этим молчаливым листочкам дневника, где она говорила сама себе только правду...
— Значит, ты знаешь и обо мне все?
— Да! Знаю...
— И что ты можешь сказать? Мальчишка и вдруг стал любовником такой женщины?
— Можно и так сказать. Но я бы сказала иначе. Молодой капитан третьего ранга, чистой души человек, влюбился в замечательную женщину, но не решился порвать семейные узы с красавицей женой, которая изменяла ему на каждом шагу, а в данный момент является всеми уважаемой женщиной, так как является любовницей адмирала — начальника артиллерийского управления флота. Тот тоже хотел бы развестись с женой и взять себе в жены эту для него молодуху с двумя детьми, но ему не советуют это делать определенные инстанции, так как планируют его на повышение в Москву, и брако-разводный процесс был бы ему сейчас очень не кстати...
— Во как?! — приподнялся в постели Зуев, но властная рука докторши тут же прижала его к подушке.
— А ты разве не знал об этом?
— Знал, конечно, но я никогда не соглашусь на то, чтобы мои дети стали бы жить с чужим папой. Мама попрыгает, пока молодая, и успокоится. А наносить детям душевную травму я не позволю.
— У тебя сын и дочь?
— Да. А тебе, откуда это известно?
— Из дневника. Сыну уже двенадцать, а дочери семь. Леня и Леночка. Не так ли?
— Так...
— И какие у тебя планы?
— Леня пойдет в мореходку, Леночка в техникум советской торговли.
— А почему не в высшее?
— Сразу не потянут. С науками у них не всегда на пять...
— А на что же потянет их папа? Неужто, всю жизнь проведет в должности командира химического объекта военно-морской базы?
— Ты и об этом знаешь? Слушай. Лучше расскажи, как в свои двадцать восемь ты успела стать кандидатом медицинских наук и пишешь докторскую?
— А ты откуда это знаешь?
— Из дневника, глупая! — засмеялся он и сел в кровати.
— Ну! Будем знакомиться: Федор Федорович Зуев, капитан третьего ранга. Командир, ну и все прочее... — протянул он руку.
— Лиля Сурикова, дочь капитана первого ранга Сурикова, командира ракетного крейсера и его жены, — протянула она белую руку с маленькими, тонкими пальчиками, — которую он так сжал, что она ойкнула и выдернула руку.
— Ну! Медведь! Ты уже здоров, однако, хватит валяться по госпиталям, завтра же выпишу тебя...
— Лиля! Ты само чудо! Я мечтал об этом все это время, пока валялся тут. А ты хороша, бестия, только на таких и надо клевать, — улыбнулся он.
— Ты что, знал меня ранее? — ее бровки выгнулись любопытными запятыми.
— Конечно. Я же был любовником твоей мамы, а у вас в квартире на каждом месте твои фото: от малышки в пеленках, до озорницы школьницы и томных взглядов студентки. Знал я ваш «Первый медицинский» в Питере. Ох! И красивые же девчата приходили к нам на танцы в Оружейку.
— А где же это?
— На Московском проспекте, бывший Дом Советов, недостроенный...
— Ни разу не была там...
— А там уже давно училища нашего нет. Ликвидировал все самое хорошее этот дурак Хрущь.
— Ого! Ух, и разболтались мы с тобой, Федя! Ты, правда, себя хорошо чувствуешь?
— Еще бы! А ты проверь, — кивнул он на одеяло.
— Лиля запустила руку под одеяло и тут же наткнулась на его «Малыша», уже стоящего по стойке «Смирно», словно на параде.
— Ого! — покраснела она и выдернула руку
— Не «Ого», а ключ от собора, — сказал батюшка пышногрудой молодице, когда по инерции их прижало друг к другу в Питерском трамвае.
— Повезло, однако, этой молодице...
— А как повезло батюшке, — ухватил он ее за ягодицу, пытаясь притянуть к себе.
— Стоп! Это потом. А сейчас, больной, — сказала она, глянув на вошедшую медсестру, — выполнить все предписания врачей и готовиться к выписке...
— Есть! — товарищи медики! — прижал он ладонь к виску, чем вызвал у женщин игривый смех.
Потом медсестра говорила своим подружкам: Никак не пойму. Человек был в коме почти неделю, и стоило ей только войти, сразу воскрес из мертвых, которого выписали из госпиталя через трое суток после «Воскрешения».
— Это вы про Сурикову говорите? — спросил подошедший седовласый доктор.
— Про нее, доктор...
— Знатная девочка. Красавица. Не успела кандидатскую защитить, а у нее уже и докторская, почти готова. Ей совершенно нечего делать в нашем гарнизонном госпитале. Говорят, в госпиталь Бурденко прочат...
— А нас куда прочат? — хохотнули девушки.
— В жены, дорогуши, в жены...
— Какие?
— Офицерские, конечно, если будете хорошо работать...
... Приближалась знаменательная дата. Столетие со дня рождения великого Ленина. Часть Зуева шла в ряду передовых. Она заняла первое место среди береговых частей тыла военно-морской базы, получила «Красное знамя», а ее командир капитан третьего ранга Зуев Ф. Ф. юбилейную медаль «Столетия» со дня рождения Великого Ленина и кучу новых вводных и забот. А через некоторое время в тыл военно-морской базы пришла разнарядка на формирование двух целинных рот на уборку урожая в Казахстане.
Начальник тыла военно-морской базы недоуменно крутил ручку, не зная, кого же предложить командующему флотом командирами четвертой и пятой автомобильных рот. Он придирчиво глянул на своего кадровика и сердито спросил:
— Так кого же предложим на четвертую роту?
— Известно кого. Зуева. Он первое место получил. Ему и знамя в руки. Пусть такое же с целины привезет, — ехидно улыбнулся капитан-лейтенант Никандров, новый любовник жены Зуева.
— Резонно, — ответил начальник тыла и вписал фамилию Зуева в организационный приказ.
Зуев сразу сообразил, что его командировка сроком на пять месяцев дает любовнику жены широкое поле деятельности в ее постели. Но приказ, есть приказ. Он не обсуждается. Его выполнять надо, и он ухал с коллегой во Владивосток на сборы командиров рот, где не замедлил встретиться с красавицей Лилей. Та, когда узнала, что ее желанный друг может провести с ней целых три ночи в постели, ликовала, как школьница третьего класса, сразу получившая три пятерки. Она произвела большую уборку в трехкомнатной квартире, накупила всякой всячины в холодильник, не забыв о крепких напитках и хорошем вине. Сделав короткую стрижку, она стала копией молодой Одри Хепберн в «Римских каникулах». Когда она вышагивала на каблучках шпильках по палатам Владивостокского госпиталя, то лежащие больные невольно приподнимались, а ходячие поворачивались к ней лицом чуть, ли не принимая стойку «Смирно». Все это так ей нравилось, что счастливая улыбка почти не покидала ее очаровательное лицо. Да и фигура в метр восемьдесят с формами 90—60—90 почти автоматически открывала перед ней двери любых кабинетов. На этих каблучках она достигала роста Зуева, что окрыляло ее, когда она покупала на вечер билеты в театр им. Горького.
Отсидев на сборах положенное время, Зуев встретился с Лилей прямо у дверей театра. Она шла с ним под руку, и не было людей на их пути, которые не оглянулись бы и не посмотрели им вслед.
— Моя Людмила — класс, но и Лилька ей не уступает, а порой даже превосходит эрудицией, тактом и умением обратить внимание на самые заманчивые элементы ее фигуры, — с чувством собственного достоинства отмечал про себя капитан третьего ранга, думая о том,