1
Серая холодная пелена окутала небо, вязкой сыростью сковала липкий воздух. Наступила темнота.
«Не ходи за ворота», — он брёл по грязному городу, не разбирая дороги. Центр всегда развлекал его обилием вариантов. Только в этот раз хотелось взвыть от тоски. Мерзкое осеннее настроение продавило дно. Мысли цеплялись за последние клочки надежды, липкие хвосты выскальзывали из рук, он летел в чёрную дыру. Срывался с места, бросался в переулок, находил себя возле витрины ресторана. В меню сегодня сладкие парочки. Твикс, мужчины с Марса, женщины с Венеры. Они не знают, что такое дно. Они не видели глаза старости. Они моя зависть, моя гордость, моя печаль, моя совесть.
Он летел дальше в чёрную дыру. В свою квартирку на Ангарской. Где в кладовке давно уже припасена верёвка и мыло. Так, на всякий случай. Вдруг наскучит жить. С кем не бывает? Он бы хотел закончить жизнь весёлым и красивым, молодым и богатым. А закончит бедным и злым, больным и ужасным. В его страданиях нет чужих амбиций, он сам виноват, что остался один.
Так он думал, поглаживая верёвку в кладовке, прикидывая, как она ляжет в крюк на потолке, примеряясь, как лучше избавить себя от шансов на чудесное спасение. Вытянуть ножку к секции, вцепиться пальцами в крюк, достать припасённый нож из кармана — все девчата хороши, выбирай на вкус.
Голод вновь выгнал его на улицу. Моросящий дождь приятным покалыванием встретил возле перехода.
— Дождь, я тебя обожаю! — он вытянул руки в стороны, заставив парочку, стоявшую рядом под одним зонтом, испуганно шарахнуться в сторону. Задрав лицо к пепельному небу, он блаженно улыбался. Дождавшись красного, он не спеша отправился в опасный путь через четыре полосы. Но как назло пустынная дорога не предвещала надёжного избавления. Временная игра в кошки-мышки утомила невозможностью продолжения. Хоть и позабавила. Он искал пьяной поножовщины — геройской смерти в объятиях таинственной незнакомки, требующей спасения в этот час ночной.
Вместо поножовщины наткнулся на кинотеатр. Очередь в кассу выстроилась на двадцать человек.
«Что-то интересное дают», — мелькнула пьяная мысль. Он с шестнадцати лет не пил, как заблевал тогда чужой туалет, так и не пил.
Молодёжь вокруг временно вызвала в нём чувство паники. Обычно он сторонился Твиксов, Марсов и особенно Венер. Но сейчас он хотел заглянуть за кулисы, посмотреть, что же там такого вечного. Почему они всё время целуются и так счастливы? Ему хотелось приблизиться к людям, украсть их эмоции. Поэтому он решил выбрать самую красивую, самую влюблённую девушку и насладиться её счастьем. Просто смотреть на неё, думать о ней, представлять себя на её месте. Как она капризно отдаёт себя по частям: сначала ручку, потом щёчку, губки, наконец постель. Самый интересный момент, он бы не пропустил не единой секунды этого события. Бытия.
Глаза его блуждали по тусклому вестибюлю в поисках идеальной модели для фантазий. Он совсем отчаялся, когда неожиданно в углу обнаружил высокую рыжую девушку в длинном бежевом плаще, чёрных сапожках на шпильке. Она стояла к нему широкой спиной, поначалу он даже не обратил на неё внимания, так как она была одна, а значит вряд ли подходила для активных фантазий. Наконец, когда она повернулась, его интерес к ней проснулся с новой силой. Это была влюблённая красотка, хоть и большая. Во всех отношениях обозначившая своё состояние горящим таинственным взглядом. Такие взгляды всегда обозначают только одно: девочка ещё не трахалась и вот-вот начнёт делать это с завидным постоянством. Как только секс состоится, её взгляд потеряет немаловажное свойство — голод. Она очнётся сытой, прилепится и будет жить после этого момента ожиданием следующей кормёжки. Но это будет уже другой голод, другая романтики, без тайны, без неизвестности. Она будет выглядеть чуточку подуставшей, местами недотраханной, притворно недовольной. Всякие отношения начинаются с девственного взгляда влюблённости. Потом — только голод.
«Где же её трахарь?» — он озабоченно повёл взглядом по вестибюлю в поисках мачо. Для такой красотки подошёл бы жгучий засранец, здоровяк с зачёсанными назад, прилизанными гелем чёрными волосами. Со статной фигурой, резким упрямым взглядом, сверлящим девицу до смазки в промежности.
«Этакий танцор без яиц», — заключил он про себя.
Но этот нахал не изволил явиться, и, похоже, девушка с пышной копной рыжих волос нисколько не волновалась. Она с любопытством покачивалась на шпильках, стреляла глазками, возвращала ему неловкие попытки подсмотреть за ней.
Сбитый с толку, он поспешил заскочить в зал и зашиться в предпоследнем ряду. Место он выбрал идеальное для осмотра зоны действий. Его интересовали поцелуи, объятия, прикосновения — любые нежные проявления любви, всё, чему можно верить. Именно так он себя чувствует, когда парень прикасается к девушке, смотрит на неё влюблёнными глазами. Именно так он плавится под его взглядом.
— Здесь свободно? — высокая красотка в плаще и сапожках на шпильке бесшумно прокралась по последнему ряду, наклонилась и, положив алый маникюрчик на спинку соседнего с ним места, вызвала в нём бурю негодования.
— Здесь занято.
— А здесь? — она, улыбаясь, переместила ручку на место, свободное с другой стороны.
— Вы же видите, я выкупил три ряда, чтобы мне никто не мешал.
Как бы он хотел, чтобы кто-нибудь трахнул эту дурёху поскорее. Желательно жёстко и болезненно. Можно без любви и можно целым стадом.
— Если покажите билеты, тогда поверю, — не унималась красотка, коварно облизывая губы. Он косился на неё всё это время.
— Может, вам ещё паспорт показать?
— А покажите! — она засмеялась.
Он достал паспорт из кармана на груди и сунул его под нос барышне.
Та захихикала, взяла паспорт и, усевшись позади, начала листать его, озвучивая мысли вслух.
— Так вы не женаты? А девушка у вас есть? — заключила она.
«Сил моих нету!» — он сморщился, как от зубной боли. Наглая рожа не унималась. Лезла на рожон, хоть плачь.
— Девушки у меня нет. Я голубой, — про себя он вздохнул с облегчением, представляя, что теперь рыжая отстанет.
— Так значит мне можно вас не бояться? — она, хохотнув, перелезла через ряд и грохнулась рядом без разрешения. Уверенно закинула ногу за ногу, оголив толстые икры, обтянутые сапогами. Чёрная юбка до колен вылезла из-под плаща, небольшой разрез приоткрыл бедро.
Он нервно пощёлкал пальцами. Свет ещё не погас, перспектива сидеть с этой барышней весь сеанс его совсем не прельщала.
— Что вы хотите? — буркнул он.
— Пообщаться.
— Я не люблю общаться с незнакомыми людьми.
— Так давайте познакомимся.
— Я не хочу с вами знакомиться.
— Вы даже не хотите узнать, что у нас общего?
Он помолчал.
— Ну хорошо. Давайте, вы скажете, что у нас общего, а потом пересядете.
— А вы угадайте.
Он глубоко вздохнул, задумался, а не пересесть ли ему самому. Глаза начали подыскивать свободное местечко где-нибудь впереди.
— Вы — лезбиянка.
Она заржала как лошадка. Нежной хрипцой.
— А вот и нет. А вот и не угадали! Имя у нас с вами общее.
Он посмотрел на неё презрительно. Ухмыляясь, оценил её умственный потенциал.
«Всё-таки надо валить с этого ряда», — решил он, окончательно утвердившись в выборе следующей локации.
— Не верите? — девушка задорно развалила ляжки ещё шире, съехав по креслу. — Вот смотрите.
Она достала из сумочки паспорт в рубиновой обложке и протянула ему.
Он быстро развернул последнюю страницу, замер на рыжей роже, лыбящейся даже на фотографии, удивлённо провёл глазами по незамысловатым печатным буковкам, выведенным в латинской и русской раскладочке:
«Степанида Маргарита Ивановна»
2
«Ну и что, что Степанида?» — Стёпа нервно сжимал кулаки в карманах. По дороге домой он начал пинать всё подряд. Дошло до того, что, остановившись возле фонарного столба, он решил испытать его на прочность. Теперь он хромал. Правая нога приятно ныла в голени, он и раньше любил боль. Она отвлекала, развлекала, она успокаивала, как заботливая нянька. Она напоминала, что есть грань между жизнью и смертью. Он любил боль. Воспрянув духом, он нагло перешёл четырёхполоску по диагонали. Одинокий водитель даже не посигналил: сбавив ход, вежливо объехал, как будто выражая солидарность с невозможностью быстрого разрешения, с необходимостью скорейшего избавления.
Зарывшись в конуру, Стёпа уснул мёртвым сном.
На следующее утро пришло прозрение. Так всегда бывает после невыносимого дня одиночества. Жизнь немного осветилась красками. Он позавтракал, насвистывая, пока готовил яичницу. Включил телевизор, чтобы не отставать от жизни. Работы у него не было, Стёпа рано ушёл на пенсию. У военных выхлоп короткий. За выслугу лет насыпали довольствие.
Вышел на улицу, чтобы порадоваться свежим порывам ветра, разгонявшим тучи на небе. С удивлением вспомнил, как дурной сон, рыжуху. Усмехнулся странному совпадению.
Он прожил следующие четыре дня в полной отключке от реальности. Так живут люди, у которых нет цели в жизни, которые, как комнатные растения, дряхлеют в узком горшке, уже даже не надеясь, когда-нибудь пересесть в дивный сад.
К концу недели небо вновь заволокло тучами. Они устремились с севера, неся с собой жуткий холод. Опять он почувствовал шершавый язык верёвки в руке, опять распознал в тенях за окном ведьму, зависшую на метле. Огромный паук проскользнул по стене, или ему показалось. Он дрожал от ужаса, зарываясь с головой под одеяло. Он боялся пошевельнуться, дыхнуть, чтобы не привлечь внимание паука с ядовитой клешнёй вместо рта. Эта клешня вопьётся в горло, впрыснет яд. Потом чудовище опутает его верёвкой, лежащей в кладовке, высосет из него всю кровь, повесит к потолку вверх тормашками. Потом начнёт срывать с него ленты кожи.
Так он думал, прячась под одеялом от паука.
Неожиданно в дверь позвонили. И что-то радостное ёкнуло в сердце. Стёпа очнулся от вечернего сумрачного ужаса, подскочил и побежал открывать дверь.
На пороге стояла рыжая.
Он протирал глаза, пялился на неё. Она была в том же плаще и сапожках. Та же красная сумочка болталась на плече. То же румяное личико с ярко напомаженными губами