Рассказ был написан на конкурс «Большое Новогоднее Путешествие», но значительно превысил максимально доступное количество знаков, потому был опубликован с большим количеством купюр. Теперь, после подведения итогов, мне хотелось бы представить вам авторскую версию этого текста. Сон расползался мутной гнилой тряпкой, вспарываемый жестокими лезвиями резких голосов и, хоть он и был ватным и сумбурным, юноша всё равно пытался вновь одёрнуть его разошедшийся по швам полог, закрывая голову согнутой в локте рукой, чтобы хоть как-то отгородиться от крикливой реальности. Откуда-то оттуда, из хмурого раннего утра к его сознанию прорывались слова, но смысл их едва ли складывался в нечто разумное в затуманенной голове:
— ... звезда появилась на церемонии в настолько откровенном платье...
Михаил попытался зарыть голову в подушку и сильнее прижал руку к уху, приглушив эту назойливую ерунду. Но стоило чуть расслабиться, как болтовня с новой силой набросилась на него.
— ... по последним данным наши спортсмены входят...
— Твою мать, — пробурчал парень себе под нос, понимая, что чёртового радио уже окончательно расправилось с зыбким миром его видений.
— ... а теперь новости из мира науки...
— Ильнур, сука! — прорычал заспанный юноша и без всякого энтузиазма уселся на постели, тщетно пытаясь растереть глаза и избавиться от колющего ощущения в них.
— Чё тебе, — донёсся до него весёлый голос сожителя с кухни с характерными нотками южного акцента, которые, впрочем, едва угадывались, так как говоривший прекрасно владел языком.
— Сколько раз тебя просить, дай поспать спокойно!
Михаил встал со своего места и побрёл в ванную.
— Да какая разница? Тебе всё равно вставать.
— Пошёл ты.
Приятель был прав. Всё равно вставать. Всё равно идти на работу. Но это ничуть не ослабляло бешенства от утренней побудки. Собственно, его утро едва ли не регулярно начиналось именно так.
— ... учёные из обсерватории, занимающиеся постоянным наблюдением за солнцем, сообщают о небывалом за всю историю наблюдений коронарном выбросе светила...
Михаил и Ильнур жили вместе уже более полутора лет. Они познакомились на первом курсе института и довольно быстро сдружились, так как оба относились к тому типу студентов, которые с удовольствием забивают на всё и с головой ныряют в вертеп развлечений, щедро предоставляемых северной столицей. Миша был местным, родился и вырос в Питере, а потому знал его, как свои пять пальцев — во всяком случае, центр. Ильнур наоборот был приезжим, и город для него являлся абсолютно новым местом. Что не мешало гостю из тёплых степей с невероятным энтузиазмом исследовать и восхищаться прекрасными постройками и улицами.
Особенно учитывая, что одной из специализаций его курса была «История Архитектуры» — где, как не в городе на Неве осваивать эту область знания?
Но была между ними и одна серьёзная разница. Михаил, абсолютно не стеснённый жизненными обстоятельствами, подходил к учёбе спустя рукава. Она легко давалась пылкому молодому уму и ничуть не привлекала. Профессора и деканы лишь разводили руками — «Умная голова, дураку досталась». А вот Ильнур вынужден был считать с тем, что жильё ему приходится снимать на те скудные средства, что присылали родители из Астаны. Чувствуя свою ответственность, он каким-то непостижимым образом находил время между постоянным кутежом и развлечениями, и продолжал успешно грызть гранит науки.
Так и получилось, что, когда на четвёртом курсе Михаил едва не вылетел из учебного заведения и вынужден был взять академический отпуск, казах продолжил своё обучение.
Разгневанный отец, выходец из интеллигентной петербуржской семьи устроил нерадивому сыну выволочку и сообщил ему, что больше мириться с бесшабашным характером отпрыска не собирается. Дал ему две недели на то, чтобы устроиться на работу и начать вносить посильный вклад в благосостояние семейства. Стоит ли говорить, что юношеский максимализм сделал своё дело и породил в душе Михаила жесточайшую обиду. Он устроился на работу, но разругавшись в пух и прах с отцом ушёл из дома прочь.
Вот как вышло, что теперь они с институтским другом жили под одной крышей.
Ильнур был не против. В конце концов, снимать однушку на двоих вдвое дешевле, чем самому, а питерский друг был действительно другом.
Помимо этого стоит заметить, что произошедшее некоторым образом отрезвило Михаила, и он с гораздо большей серьёзностью начал относиться к своему образованию, неизменно подтягивая свои знания после работы и уделяя обучению гораздо больше времени, чем раньше в стремлении наверстать упущенное в следующем учебном году. Впрочем, это отнюдь не мешало приятелям развлекаться и регулярно таскать на съёмное жильё различных девчонок, которые с завидным постоянством клевали то на южный шарм Ильнура, то на сдержанную питерскую манеру ухаживаний Михаила.
— Ну что? Сегодня после работы созвонимся, — спросил казах, заглядывая в ванную комнату.
— В «рыбу» пойдём? — сплёвывая зубную пасту, поинтересовался Михаил.
— Ну да, — Ильнур подмигнул, — там вроде как сегодня девчонки со второго курса новогоднюю вечеринку устраивают, звали.
— Значит, пойдём, освобожусь, позвоню.
— Ну, лады, тогда я побёг.
Ильнур махнул рукой и отправился в институт.
«Второй курс» — мелькнула в голове довольная мыслишка, — «вечер обещает быть интересным».
День прошёл как всегда. Нудная работа перемежалась перекурами и болтовнёй с коллегами, откровенно филонившими в последний рабочий день года. Нетерпеливая молодёжь предвкушала грядущие вечерние развлечения, люди средних лет обсуждали подготовку к празднику и хлопоты, связанные с этим. Трое коллег даже ушли раньше, сославшись на сильные боли головы от странным образом возросшей магнитной активности и ни у кого не возникло желания уличить их в лицедействе, так как весь коллектив в целом ощущал себя несколько не в своей тарелке, несмотря на предпраздничное настроение. Особенно пострадала Снежана Степановна — пожилая женщина, подходившая к пенсии, но от того не менее моложавая в разговоре и остроте ума. Начальник даже вызвал для сотрудницы такси и предложил доставить её к врачу, но интеллигентная дама отказалась, решив, что ухудшившееся самочувствие это всего лишь следствие погодных катаклизмов и чрезмерной солнечной активности.
Вальяжное время неспешно текло, подобно густой смоле по древесному древу, в конце концов, часовая стрелка перевалила за пять и все начали расходиться по своим делам. Вообще рабочий день официально был до шести, но начальник не требовал от подчинённых строго соблюдения этой формальности, прекрасно понимая, что если делать нечего, то и держать людей на работе просто так незачем. С другой стороны подобная вольность давала ему право задерживать сотрудников по необходимости и без каких-то дополнительных выплат продлевать работу и до семи, и до восьми. Впрочем, бывало это настолько редко, что баланс интересов соблюдался.
Ранний, но хмурый питерский вечер встретил Михаила холодным ветром и растекающейся под ногами слякотью. Осень давно уже вошла в свои права и никак не хотела уступать их зиме. Пару раз та успела стряхнуть на привычные мостовые перхоть снега, но он не задержался на тротуарах и обратился в расхлябанную массу, увлажнив собой и без того промозглый воздух.
— Здарова, ну что там? — спросил Михаил у телефонной трубки, едва оказавшись снаружи.
— На Садовой, через полчаса, — ответила она едва различимым сквозь непривычно сильный шум помех голосом друга.
— Ок.
Примерно столько ему и понадобится, чтобы добраться туда пешком. Хотя пешком идти не хотелось. Но, с другой стороны, если воспользоваться транспортом, то потом придётся слоняться по округе и скучать.
В общем, Михаил пошёл пешком и, добравшись до места, вновь набрал друга.
— Да, подхожу уже. Я на Гривцова, — смысл сказанного скорее угадывался за шипением и треском, чем звучал внятно. Не найдя ничего лучше, парень отправился навстречу и поравнялся с приятелем где-то на середине пути.
— Ну и где твои второкурсницы? — спросил он, видя, что казах идёт в гордом одиночестве.
— Так они в «рыбе» будут собираться.
— А чего ты тогда сразу так не сказал?
— Ну, это, — Ильнур замялся, — праздник же. Надо купить какую-нибудь хрень в подарки.
— А, ну ясно, хитрожопый.
Казах расплылся в довольной улыбке.
— Ладно, пойдём, поищем чего-нибудь. Ты там хоть кого-то знаешь?
— Можно сказать, нет, — беспечно тряхнул головой Ильнур, — одна девчонка позвала, Катька, — но видя, что приятель не понимает о ком речь, — ну, такая, с сиськами, помнишь.
Пальцы южного гостя изобразили объёмы.
— Белобрысая такая?
— Да-да, — закивал казах, — не-е-е, она крашенная.
— Ай, пофигу, — махнул рукой Михаил и попытался сократить путь, уводя приятеля дворами, вымощенными новой, но уже покосившейся брусчаткой.
За беседой ни один, ни другой абсолютно не обращали внимания на окружающую действительность, привычно хмурую по питерским меркам, а между тем с момента первого их созвона, погода спешными темпами начала портиться. Небо затянули низкие грозовые облака, холодный северный ветер вступал в своё вечное право, заставляя жестяные крыши переругиваться между собой грубым дребезжанием и выгоняя со стремительно пустевших улиц мегаполиса суетливых прохожих.
Первая вспышка молнии озарила окрестности, когда ребята шли по одной из проходных, и даже слегка ослепила, такой яркой она была. А следом без всяких пауз воздух прорезал резкий и сухой звук грома, заставивший все окрестные окна задребезжать, машины взвыть сигнализациями, а людей присесть на полусогнутых и схватиться за оглушённые уши.
— Твою мать, — едва слыша себя, выругался Михаил, — прямо над нами бахнуло.
Ильнур нервно покосился на друга. При всей своей учёности и продвинутости, его с детских пор иррационально пугала гроза. Сложно сказать, с чем была связана эта боязнь, но с возрастом она ничуть не ослабла, и сейчас южанин изрядно побледнел.
— Может, переждём, — взмолился он.
— Да ладно тебе, тут идти пару метров, — утрировал в ответ питерец, — ты ссыканул что ли?
— Ты ж знаешь...
Михаил