Из цикла «В отцы годится» №5: На круги своя - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Жизнь Ильи Степаныча Сухорукова складывалась так, что к сорока пяти годам он все чаще называл себя неудачником.
Он старался, как мог, не выказывать это на людях, тщательно маскируя свое нытье. Да и не поняли бы его — сказали бы «зажрался». Или «кризис среднего возраста». Или еще что-нибудь обидное.
Для стороннего наблюдателя Илья Степаныч был вполне себе успешным чиновником, авторитетным, крепко сидящим в своем кресле. И только сам Илья Степаныч знал, на что он был БЫ способен, если БЫ... Но это неуловимое БЫ все никак не наступало. Все его прожекты сыпались один за другим, будто судьба говорила ему — «сиди и не рыпайся». У него не было ни семьи, ни детей. С женщинами Сухоруков никогда не ладил, и из всех объятий, в которых он побывал, ни одни не согрели его так, чтобы хотелось вспоминать о них сейчас, на пятом десятке лет.
И тем удивительней было то, как появилась в его жизни Илона.
Она числилась на побегушках в одном из нижних отделов его конторы. Случилась необыкновенная (хотя, с другой стороны, и вполне объяснимая) вещь: красотка Илона без памяти влюбилась в седеющего Илью Степаныча.
Если разобраться, в этом не было ничего странного: авторитет Сухорукова, его величественные спичи на планерках, его элегантный вид — все это вполне могло впечатлить молодые гормоны. А если учесть ещё и два важных обстоятельства — 1) женская логика, 2) восемнадцать лет... Как бы там ни было — факт оставался фактом: в свои сорок пять Иван Степаныч привлек внимание самой яркой из начинающих прелестниц города Питера.
И правда — Илона была не просто хорошенькой. Стоило понаблюдать за ней минуту-две, и казалось, что никакой Голливуд не сможет соперничать с этой гремучей смесью легкости и обаяния. Кожа у нее была матово-бледной и прозрачной, как и положено породистой финке, лицо — нервно-оживленное, по-детски заинтересованное, и на нем блестели зеленющие глаза, огромные, как у олененка. Свои длинные волосы она обесцветила до лунной белизны, и они казались седыми. Даже матерые чиновники, общаясь с ней, чувствовали вялость в языке, и голос их сам собой оплывал, как подтаявший маргарин. Илья Степаныч отнюдь не был исключением.
Каково же было его удивление, когда он заметил, что Илона сама путается и краснеет при их встречах (а краснела она ослепительно, как розовый прожектор). Он удивился еще сильней, когда понял, что она заглядывает к нему в отдел по пятьдесят раз на дню. А когда шеф всерьез спросил, как у них дела — тогда-то Сухоруков и призадумался.
Все решилось в короткий срок. Хихикающие коллеги вытолкнули Илону под ливень, и та оказалась рядом с машиной Сухорукова. Пришлось везти ее домой. Так начался этот томительный вечер, который привел к неожиданной (хотя и вполне предсказуемой) развязке:
— Ты уверена? — спросил Сухоруков, не зная, что сказать поумнее. Ответом ему была виноватая улыбка, сиявшая сквозь мокрые локоны.
— Что, и замуж за меня пойдешь?
Он шутил с ней, прячась, как страус, от ее признания. И только через пять минут осознал, что сделал этой необыкновенной девушке предложение, и она приняла его. А через полчаса... нет, в такое и поверить невозможно.
Но это был не сон: он в самом деле целовал ее соски, настоящие горячие сосочки, торчащие тугими бутонами врозь, и сходил с ума от красоты и юности ее тела, и потом в самом деле, В САМОМ ДЕЛЕ выебал ее, блядь, выебал нахуй этого нежного олененка, это зеленоглазое чудо-юдо прямо в ее масляную дырочку, влив туда многолетний запас спермы...
Нежданный секс так впечатлил Илону, что та ревела навзрыд, и Илья Степаныч долго не мог ее успокоить.
Через месяц они расписались. Это был какой-то нелепый розовый гламур: вдруг, на ровном месте судьба отвалила Сухорукову подарок, о котором тот не смел и мечтать.
— А с другой стороны, — думал он, — может, это награда? Компенсация, так сказать, за многолетнюю лажу?
Свадьба получилось скромной: от жениха было человек десять, включая шефа, от невесты — только ее мама, моложавая и тоже очень красивая женщина, прибывшая из Карелии. Она разоткровенничалась с зятем и рассказала ему, что «наша Илька не от мира сего» и «умеет всех удивить». Полгода назад она вдруг пропала, а потом пришла голышом, изможденная и израненная, и объяснила, что ходила купаться в лесном озере. «Вот и к вам пристала, хотя вам уже пора и внуков... « Сухоруков слушал ее и думал, что все тещи одинаковы, даже если они моложе тебя.
Она называла свою дочь Илькой; забавно, но так звали в детстве и самого Илью Степаныча. «Видимо, все-таки судьба» — думал Сухоруков, и думать об этом было очень приятно. Он так и стал называть свою жену, и ему казалось, что его Илька — это в каком-то смысле он сам, маленький мальчик Илька, ставший почему-то девочкой.
Вещей у Ильки было меньше, чем у Сухорукова папок: дорожная сумка да авоська с теплыми вещами, переданная мамой. Помогая Ильке растыкать шмотки по его шкафам, Сухоруков застал ее с какой-то странной штуковиной в руках, потертой и древней на вид.
— Что это у тебя? Мощи Тутанхамона?
Илька смутилась и спрятала штуковину в сумку.
— Да так, талисман какой-то, — говорила она, будто оправдываясь.
Илья Степаныч понимающе кивнул: с этими деревенскими мамами беда, особенно в Питере. Поэтому он не стал просить Ильку — «покажи!» — а тактично дождался, когда она выйдет, и сам влез в ее сумку.
Как и все солидные мужчины, Илья Степаныч был до чертиков любопытен. Штуковина оказалась именно тем, о чем сказала Илька — облезлым талисманом пещерного вида. Это была деревянная дощечка, на которой был изображен непонятно кто, обвитый неуклюжими узорами. «Небось что-то тибетское» — думал Сухоруков.
К дощечке была приклеена бумажка с какими-то цифрами, написанными шариковой ручкой. «Наверно, инвентарный номер. А талисман-то, похоже, куплен в сувенирном ларьке...»
Вернулась Илька, и он еле успел спрятать его в сумку и повернуться к ней с сияющим видом.
Солидный мужчина скорей признается в преступлении, которого не совершал, чем в любопытстве или каком-нибудь другом несолидном грешке.
***
Казалось — вот только вчера ему рассказали про Ильку, и голодный хуй Ильи Степаныча еще ноет от вторжения в ее тело... но календарь упрямо показывал, что они женаты уже целый месяц. Два месяца. Три. Полгода...
За все это время Илька так и не смогла перестроиться и по-прежнему называла своего мужа по имени-отчеству, на «вы»:
— Илья Степаныч, а можете мне... чтобы еще разик кончить?
— Тамбовский волк тебе Илья Степаныч, — рычал Сухоруков, снова и снова окуная Ильку в ее густое стыдное счастье, и она барахталась там, как в сливочном креме. Ее выканье нравилось Илье Степанычу, чего уж там: он чувствовал себя матерым развратником, соблазнившим лапочку-воспитанницу, или падчерицу, или... (мало ли чего навоображает себе возбужденный мужик).
Он смертельно боялся, что Илька разочаруется в нем, и обращался с ней как с принцессой на горошине, упреждая каждый ее чих. Илька была счастлива. Когда они отмечали полгода своего брака (ресторан, сауна на двоих и много-много секса), Сухоруков заметил:
— Слушай, а ведь мы еще ни разу не поругались. Как это у нас получилось, не знаешь?
Он не знал, любит ли он ее, и не хотел об этом думать. Он вообще не знал, как все это называется. Когда тебе дарят такое чудо — как-то не думаешь о названиях.
Он таял и млел от Ильки. Он заставлял ее ходить дома голышом, и та вначале стеснялась, а потом распробовала и прикрывала голые сиськи-письки только для улицы. Он обмазывал ее медом, вареньем и сладким кремом, вылизывал ее, липкую и блестящую, и потом не позволял мыться, чтобы она липла к нему, как конфетный фантик, и говорил ей — «моя липучка». Он наряжал её, как куклу, и заплетал ей косички с бантиками. Он лопался от стыдного умиления, накрашивая Ильку её косметикой, как малолетние модницы намазюкивают друг дружку. Чем дальше — тем сильней ему хотелось похвастаться голой супругой перед другими, но он стеснялся об этом говорить. Засыпать он повадился на Илькином плече, обхватив ее попку — иначе ему не спалось. Однажды, обнаружив, что Ильки нет в кровати, он подскочил в дикой тревоге — и, когда она вернулась из туалета, уткнулся в нее, как мальчишка, оплывая от счастья. Тогда-то Сухоруков и осознал этот простой факт: «я влюблен в свою жену, как малолетний пацан». Конечно, на работе шептались о том, как его окрутила малолетняя писюшка, но ему было все равно. Конечно, за ней толклись табуны мужиков, но он не ревновал или старался не ревновать — слишком явно Илька была зациклена на нем. Просто она втюрилась, как бывает с глупенькими девчонками, и по правилам ничего не должно было получиться, — но иногда правила дают осечку. Просто звезды так сложились. Просто ей и ему случайно повезло... Просто повезло...
***
К весне Илька стала какой-то беспокойной. На все вопросы Ильи Степаныча («проблемы с учебой? что-то болит? беременность? «) она отнекивалась.
Наконец он выяснил, что Илька затосковала и хочет куда-нибудь с ним уехать.
— Что ж ты раньше молчала? Конечно, тут сдуреть можно: дом-работа-учеба... и вся эта круговерть давит... — засуетился он, хоть сам прожил в Питере все свои сорок шесть, никуда не выезжая. — Ты в своей Карелии к тишине привыкла, к просторам... Хочешь на север?
Обсудив, кому куда хочется, они выяснили, что оба хотят в одну из жарких стран.
— Ну вот и круто. Как раз еще есть время найти недорогой тур и...
— Нет, вы не поняли меня, Илья Степаныч! Я хочу сейчас, вот прям сейчас! Сегодня-завтра!
Делать было нечего. Взяв недельный отпуск «по семейным обстоятельствам», Сухоруков тряхнул кредиткой и принялся искать туры «на сейчас».
Следующее утро они встретили на берегу южного моря.
Прибой, солнце, пряный воздух, невиданные лица и здания — все это казалось еще невероятней, чем голая Илька в постели. Улица звала к себе, и Сухоруков даже не приставал к жене — так хотелось поскорей туда, в гущу незнакомой жизни, и непременно с ней, с Илькой. Он старался, как мог, держать марку солидного мужчины, но в первые же полчаса марка куда-то испарилась, и он носился, как шкет, с фотоаппаратом,