Хейстак Вилледж. Глава 4: Женщина массового поражения. Часть 2

— Калеб!... Просыпайся, Калеб!... К нам, походу, пришли.
Мозг Калеба Страуба очень неохотно выныривал из пучин сновидений. Проклятый зной вкупе с усталостью и отсутствием каких-либо занятий (блэкджек, за которым убивали время его соседи, уже в печенках сидел) сморили его не хуже снотворного. Сегодня у заключенных был выходной от принудительных работ, коими в остальные шесть дней недели их потчевало великодушное руководство тюрьмы. И в случае с Калебом это был не сарказм. В прежней жизни он совершенно точно не был трудоголиком. Но теперь долгие часы бездействия в этой тесной комнатушке стали сродни пытке, а физический труд за ее пределами был хоть и временным, но спасительным избавлением. Подобную «ломку» испытывали многие местные обыватели, что не могло не радовать коменданта и его покровителей. Поэтому дневной сон стал уже общепринятой практикой. Однако сейчас голоса и руки его сокамерников неумолимо возвращали узника в эту ненавистную реальность.
Копошение за дверью смело последние остатки сонливости. Калеб сбросил ноги с топчана и резко сел. Как это всегда бывает после полуденной дремы, самочувствие было крайне паршивое. Пробудившийся организм громко потребовал пищи. Продрав глаза, Калеб заметил, как его соседи спешно собирают карты, не желая светить ими перед... Собственно, перед кем? Надзиратели должны были прийти только вечером, чтобы принести им ужин. Но солнце было еще высоко. Кто же тогда к ним пришел, и зачем?
Тем временем щелкнул замок, и тяжелая металлическая дверь с лязгом отъехала в сторону, чтобы впустить двух хорошо знакомых им тюремщиков и... женщину? И не просто женщину: она выглядела так, словно снизошла в этот клоповник из самых что ни на есть верхних верхов общества, блистая утонченностью и элегантностью. При виде этой изящной красавицы узники лишний раз вспомнили, чего теперь лишены. Калеб нервно сглотнул: взгляд женщины, обойдя все осунувшиеся лица, остановился на нем. Он чувствовал, как внутри все переворачивается, внутреннее душевное спокойствие вмиг дало трещину. «Что мне будет сниться этой ночью? Ответ прямо перед вами».
— Что, народ, в картишки гоняем? Палитесь, господа хорошие, как дети, палитесь, — бодро начал старший из надзирателей по фамилии Кантц. — Знакомьтесь. Эту даму зовут Беатрис. — Тут женщина сделала книксен, и Кантц хохотнул. Остальные находились в сильном недоумении. — А это, Беатрис... А, впрочем, тебе не нужно знать, кто эти люди. Кроме, конечно, Калеба Страуба. Вот он. — Кантц кивнул головой в сторону подтянутого длинноволосого мужчины с заросшим щетиной и отмеченным печатью угрюмости лицом. — У тебя классные друзья, парень. Посылают тебе для утех таких... барышень. Хех! Митч, ты глянь на их лица! Как собаки на кость, ей-богу. — Митчелл, второй из надзирателей, кивнул. — Беатрис, не могу не спросить. Ты еще не передумала?
— Нет, mоnsiеur. Эти джентльмены вовсе меня не смущают. Я остаюсь, — ответила женщина. Потом хитро улыбнулась. — Но если они будут назойливы, я закричу.
— Дело твое. В таком случае кричи погромче: дверь непрошибаемая. Ну-с, ребятушки, у вас час. И лучше вам быть охренительно вежливыми.
На этой высокой ноте Кантц и не проронивший за все это время ни слова Митчелл покинули камеру и замкнули дверь.
Стоило только ключу повернуться в замке, в воздухе натянутой звенящей струной повисло нетерпение. Дружкам Калеба впору бы отдаться захлестывающей их похоти и наделать делов, но что-то их сдерживало. Утихомиривало. Не до конца, но уже это было поразительно. Словно эта странная леди имела собственное гравитационное поле, и взбудораженные самцы лишь медленно кружили на почтительном расстоянии. А что Калеб? Он все так же сидел на топчане и чувствовал себя маленьким потерявшимся ребенком, не знающим, что ему делать дальше. И это ощущение ему чертовски не нравилось.
— Остыньте, сладкие. Я здесь не для этого. Так что не стройте ошибочных надежд, — вдруг развеял тишину насмешливый голос. Нет, это был все тот же голос, как же иначе. Но почему он звучал как-то не так? — А теперь мне нужно поговорить с господином Страубом, а вы пока не мешайте.
У заключенных едва ли не челюсти поотпадали. Эта глупая баба вообще понимает, куда попала и с кем разговаривает? Ей бы не помешала хорошая трепка! Тогда почему они все еще стоят в стороне?
Потеряв к неназванным персоналиям всяческий интерес, Беатрис подошла к Калебу и села рядом с ним на топчан. Тому стало вдруг на удивление некомфортно, захотелось отодвинуться, но тело не слушалось. Калеб чувствовал, что женщина хочет заглянуть ему в лицо, и незнамо почему опасался этого. Однако это все же произошло: взгляд его совершенно случайно скользнул по этим глубоким синим глазам... и прилип. Он просто не мог оторваться. И вдруг успокоился. Все тревоги как рукой сняло. Видимо, уразумев это, Беатрис довольно улыбнулась.
— Ну, вот, так-то лучше. Теперь к делу. Слушай меня, господин Страуб, слушай хорошо, внимай мне, и верь всему, что я скажу. Потому что я твой друг. Ты понимаешь меня? — спросила она. В сочетании с нарядом ее речь звучала довольно-таки странно. Но ничто не могло заставить Калеба усомниться в ее словах. Чувствуя, что непременно закашляет, если попробует заговорить, он лишь кивнул.
— Хорошо. Начну с того, что я от Матиаса...
— Что-о?! Матиаса?! Матиаса Гилла? Этого дряхлого предательского куска дерьма, который...
ШЛЕП!
Гневная тирада Калеба была прервана звонкой пощечиной.
Глупо моргая, он уставился на ударившую его женщину. Невероятно. Таких дерзких баб ему еще не попадалось, а он не давал им спуску и за меньшую наглость. Однако сейчас его ладонь, несмотря на приливающий гнев, не могла даже сжаться в кулак, словно все сухожилия в кисти пообрывались. И это уже начинало его серьезно напрягать.
— Я знаю. Матиас мне рассказал, что тогда произошло. Не было ни шанса вытащить тебя из той западни, не подставив под удар всех остальных. Ему пришлось оставить тебя там, и он об этом жалеет. Но никогда не смей больше оскорблять мистера Гилла, или познаешь мой гнев.
— Кто ты, черт тебя дери, такая?!
Холодная суровость исчезла с лица Беатрис так же внезапно, как и появилась, сменившись самодовольной ухмылкой.
— О, я как раз перехожу к этой части. Как ты уже знаешь, меня зовут Беатрис, и я являюсь «правой рукой» Матиаса, его самым доверенным лицом и специалистом по... деликатным делам... — А потом, словно и не видя перекошенного от шока лица напротив (а может быть, именно поэтому), заговорщицки добавила: — И я пришла для того, чтобы вытащить тебя отсюда.
Калеб удивился. Удивился тому, что тотчас же не прыснул от смеха. Любопытство и заинтригованность, нагнетаемые в нем с момента появления неожиданной гостьи, эффектно разбились о столь глупую и безвкусную шутку, словно волна о прибрежные скалы. «Ведь это шутка, да? Это не может быть чем-либо, кроме шутки. Дьявол, вся эта ситуация абсурдна до невозможности». Видимо, его реакция все же отразилась на лице. Или попросту была предсказуема.
— Знаю, это кажется тебе странным и невероятным, но Матиас послал меня вытащить тебя. И очень кстати. Твоя жизнь, господин Страуб, висит на волоске. Возможно, ты помнишь юную рыжеволосую девушку, с которой вы с дружками пересеклись семь лет назад? Нет? Зато она всех вас прекрасно запомнила. Ее зовут Джейн МакЭвой. Она смертельно опасна, и она перебила почти всю твою старую банду. И ты должен был стать следующим. Неделька, от силы две, и она пришла бы сюда. И тогда ничто бы тебя не спасло. — Видя, как Калеб занервничал, Беатрис улыбнулась и придвинулась немного ближе. — Но теперь ты можешь не волноваться. Я защищу тебя. Верь мне.
Однако Калеб колебался, по вполне понятным причинам. Он был закоренелым скептиком и в чудеса не верил, а вероятность успеха изложенного мероприятия была не иначе как чудом. Тут и думать нечего. Но... Но этот гипнотический голос... Эти глаза, в которых, казалось, он начинал тонуть... Источаемые ею флюиды... Они были так убедительны... Они умиротворяли... Они... — Ну, все, хватит. Я уже наслушался этого бреда.
Раздавшийся, казалось, откуда-то издалека голос резко вывел Калеба из полусонного оцепенения. Голос этот, грубый и нахальный, принадлежал одному из его соседей, Захарии Бруксу. Самый старший из всех четырех, он имел крайне паскудный характер, уродливый шрам, пересекающий пустующую левую глазницу и искривленный рот, и необычайную для его сухого жилистого тела прыть и силу. Калеб с самого начала проникся стойкой неприязнью к этому типу, и старался сводить их общение к минимуму, насколько это вообще было возможно. И нисколько не удивился, что именно он, а не Олли Хоггарт или Луис Мануэль Освальдо Паскуаль Кабрера, запустил череду событий, превративших самый обычный день в натуральное сумасшествие.
Беатрис, казалось, тоже была сбита с толку. Ее чарующая улыбка и аура спокойствия исчезли без следа. Она едва успела обернуться на голос, как Захария уже очутился возле нее и, вцепившись в запястье, сдернул с топчана на каменный пол. По всей видимости, женщина весьма жестоко приземлилась на колени, и хоть толстый бархат смягчил удар, она сдавленно вскрикнула. А Калеб почувствовал внезапное негодование, вскочил, набычился и... задумался. Что он собрался сделать? Вступиться за Беатрис? Он ее знал-то всего минут пять, и доверия она у него не вызывала. Зато вызывала, как он вдруг понял, другие чувства, низменные, первобытные. Он решил, что хочет видеть продолжение.
— Ай-ай! Ты что творишь?! Мне же больно! Пусти! — Голосок Беатрис было не узнать. Пропала томность и певучесть. Она пыталась вырваться, пару раз успела ударить по удерживающей ее руке, пока ее крепко не ухватили и за второе запястье. Калеб знал силу, с какой могут сдавливать эти клешни, и невольно поморщился. Там будут солидные синяки.
— Хорош трепыхаться, а не то будет еще больнее, — процедил правым уголком рта заключенный. К его удивлению, Беатрис сразу утихомирилась и показала раскрытые ладони, как бы сдаваясь. Довольный, Захария отпустил руки женщины, которые она стала осторожно растирать, и присел рядом на корточки. — Так-то