ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Память, память. Продолжаю слушать пришедшую на консультацию ассистентку, даю советы, ссылки на новейшие статьи в журналах. А холодный ум старика продолжает перебирать прожитые годы. И чего она явилась в такой мини юбке? Неужели думает, что почти восьмидесятилетний старец польстится на ее тело и оттрахает. Или надеется, что он хотя бы залезет в трусики, пощупает, погладит, а в благодарность в день ее защиты тяжелой гирей бросит на чашу весов свой признанный авторитет.
Не надейся, наивная девчонка, все это уже было, все возможное я видел и испытал. Теперь мне просто скучно глядеть на твои старания. Старость начинается не импотенцией и не физической немощью, а сознанием того, что все на свете повторяется, движется по замкнутому кругу. И в девятнадцатом веке, и сейчас девицы охотятся за перспективными женихами, но и. Как это у Куприна:
Вот за офицером спешит мамзель.
Ее одна лишь цель:
Чтоб офицер влюбился,
Чтоб он на ней женился.
Сейчас все то же, только охотницы стали более активны, ничего не стесняясь, гоняются за покровителями типа современных "папиков".
Оглядываясь назад, прихожу к выводу, что мы с Ингой жизнь прожили нашу в мире и согласии. Она оказалась хорошей хозяйкой, заботливой матерью и жаркой любовницей. Так что сексуального голода я не испытывал, причин изменять ей просто не было. Есть старая как мир поговорка: "Когда мужчине плохо - он ищет женщину. Когда мужчине хорошо - он ищет еще одну". На меня она не распространяется, поскольку я однолюб. Когда мне было плохо, я нашел Ингу. Когда мне хорошо, я спешу с этой радостью к ней. А Инга найдет способ меня наградить. Знает, что мне приятно видеть ее голой. Когда родился наш первенец, усаживалась кормить его нагой: высоко держит младенца у своей груди, колени слегка раздвинуты и мне видны волосики на холмике Венеры и складочка, убегающая от него вниз, между ляжек. Лицо Инги в этот момент светится, как у Мадонны. Иногда она может быть кокетливой. С ней не надо притворяться, что-то "строить из себя". Инга принимает меня таким, какой я есть, и бывает благодарна за каждую ласку.
Некоторые замужние подруги Инги говорят о своих мужьях: "Он рассчитывает, что я буду плясать под его дудку! У меня свои привычки, от которых я не собираюсь отказываться"! Не желают эти дамочки стать той, которую хочет видеть муж. Отсюда происходят бесконечные конфликты. У нас было по-другому. Как только я нарисовался на горизонте в качестве кандидата в мужья, Инга постаралась узнать все о моих интересах, привычках, отношении к деньгам, работе, сексу. Поэтому стала желанной и незаменимой, несмотря на свои более чем скромные телесные данные.
Только однажды я нарушил верность своей супруге - не из любви к другой женщине, а чтобы унизить и наказать эту девицу за недостойный поступок.
У нее была симпатичная мордашка, хорошая фигурка с аппетитными грудочками и оттопыренной попой. Она умела одеваться так, что нормальному мужику хотелось немедленно ее раздеть. Когда ее знакомили с мужчиной, она подавала руку лодочкой и щебетала как птенчик:
- Тонечка...
Мечтой Тонечки было выйти замуж за человека положительного, входящего в советскую элиту и потому весьма обеспеченного. К таковой в ту пору принадлежали не только партийные и советские чиновники, но и люди науки. Мир крупных чиновников был для нее недосягаем, поэтому Тонечка еще в десятом классе поставила целью войти в мир науки. Там обитали похотливые старенькие профессора, которые так любят гладить юных девиц по ляжкам. Такого следовало развести со старой мымрой и женить на себе. На самый худой конец, можно при участии того профессора организовать себе животик, родить ребеночка и жить припеваючи под защитой и опекой любвеобильного шефа. Он, в силу присущей ему порядочности, будет проталкивать мамашу своего чада по карьерной лестнице, обеспечит докторскую степень и столь престижные в советское время командировки за границу.
Ловеласы в науке водились всегда, поскольку интенсивная работа головы возбуждает половую сферу. Известный профессор ХХ не пропускал ни одной аспирантки, чтобы не задрать ей подол. К этому Жизнелюбу и поступали девицы определенного настроя. Доцент YY развелся со старой женой, руками которой выполнена большая часть его работ, и женился на секретарше, годной ему во внучки. И даже смастерил ей двойню мальчишек. Справедливо сказано: больше всего семейную жизнь портит наличие секретарши.
Это к тому, что в планах честолюбивой девицы Тонечки не было ничего необычного: при отсутствии ума в голове она собиралась пробиваться в жизни другой, более соблазнительной частью своего тела. Можно сказать, что она хотела стать проституткой, только намеревалась торговать своим телом не за деньги, а за карьеру и положение в обществе.
Для начала Тонечке нужно было получить доступ в почти закрытый мир науки, где все друг друга знают. И не лаборанткой "подай-принеси" , а в качестве аспирантки с видами на научную карьеру. Экзамены в аспирантуру к нашему профессору она сдала хорошо и поступила... Но, возникла неожиданная проблема: наш зав-каф был уже дряхлый, почти не вмешивался в дела аспирантов, поручая неформальное руководство своим подчиненным. В роли такого куратора Тонечки, к ее разочарованию, оказался я - фигура совершенно не желательная.
Во-первых, фанатик науки, требующий работы, работы и еще думающей головы. А Тонечка работать не хотела, думать не умела. Она желала прельщать и лучшим инструментом для этого служили Тонечкиы стройные ножки совсем не скрытые мини-микро юбочкой, тогда только что вошедшей в моду. Во-вторых, новоявленный куратор имел тощую жену, в которую, по непонятным причинам, был влюблен без ума и никаким соблазнам не поддавался. В-третьих, он был всего то доцент, а не маститый профессор.
После полевого сезона мои подчиненные проводят время в библиотеке, сидят в химической лаборатории или в складе "Черепков и берестяных грамот". Зимой я очень ценю тихою пустоту своей лаборатории, и спокойно работаю над очередной рукописью. Сотрудники и приданные мне аспиранты зав-каф появляются здесь только по одиночке, в определенный день для консультации со мной. Консультации Тонечки были назначены на вечер пятницы.
Катастрофа произошла на третьем году аспирантуры, когда обнаружилось, что представленные ей выводы взяты с потолка, а в лабораторном журнале первичные данные просто отсутствуют или взяты с того же потолка. Это был подлог, вещь совершенно недопустимая в науке. Исследователя можно подозревать в недостаточной грамотности, в небрежности, в необоснованном увлечении сомнительной идеей, но не в сознательной подделке результатов. Если же такое обнаруживается, виновного ждет научная смерть. Подобная информация быстро передается в почти закрытом мире науки. Ни один журнал его больше не опубликует, ему не найдется место ни в одном институте страны.
Все это я изложил Тонечке в тот пятничный вечер и демонстративно запер в шкаф лабораторный журнал с уликами.
- Завтра я передам его в Ученый совет, если не хочешь позорного увольнения, сама подай заявление. Тебе место не в науке, а училкой в деревенской школе.
Ехать в деревню Тонечке совсем не хотелось, надула губки и попробовала плакать. Потом пыталась уговорить меня, давила на жалость. Но на меня где сядешь, там и слезешь. Я встал, показывая, что аудиенция окончена.
- Не смею вас задерживать...
Что оставалось делать легкомысленной деве. Она любила красоваться среди бывших одноклассниц: аспирантка в престижном Универе, будущее светило науки, скоро за границу поеду. Но работать - извините, это портит ее красоту! Наконец, решилась на крайнее:
- Да, я провинилась, н о с о в с е м н е м н о г о, накажите меня, отшлепайте или высеките розгами.
Мысленно она уже видела, как этот суровый куратор вывозит ее за город. На лоне природы снимает с нее трусики и стегает розгой по красивой попочке. Ему это понравится, он захочет еще чего-нибудь... Тогда им можно будет вертеть так же легко, как она вертит своей попкой перед старенькими профессорами. Вначале ей показалось, что так и будет.
Говорят, что женщина никогда не врет - она просто не помнит, что сказала минуту назад. Черта с два! Тонечка отлично помнила все свои подтасовки, накопившиеся за два года аспирантуры. Но упрямо не хотела в этом признаваться. Поэтому снисхождения она не заслуживала.
- Запри дверь - сказал куратор.
Тонечка моментально перестала всхлипывать, повернула защелку замка, легла животом на стол. Сама задрала на спину мини юбочку и предоставила моему обозрению прозрачные колготки и белые трусики. Она приготовилась отделаться шлепкой и не подозревала ничего "плохого". Поэтому спокойно лежала, пока я спускал все это с ее попы, только сжала ягодицы в ожидании шлепка. Но мужская рука забрала в горсть ее девочку, ее киску и перебирает складочки! И два пальца проникли в ее влагалище, шевелятся там. Вскочила
- НЕТ! Только не это!
Женское "нет" очень часто означает "да" , которое по каким то причинам неудобно произнести в слух. Поэтому я был уверен, что она покорится.
- Одевайся и убирайся! - Сказал я. - Завтра подашь заявление "по семейным обстоятельствам". И умоляю, не бегай в партком жаловаться на домогательство. Я предъявлю твои записи, ни у кого не будет сомнения, что ты пытаешься обелить себя клеветой на куратора. Прощай.
Все-таки она обладала здравым житейским умом и сразу поняла безвыходность своего положения. Покорно легла на стол Тонечка, повернула голову на бок и смотрит на меня. Стоически терпит мои пальцы на своих губках, только тихонько охнула, когда они сжали клитор и потянули... Видела, как этот изверг спустил штаны, извлек свой член и приставил его к складочке больших губок.
- Пожалуйста, не надо меня... - шептала Тонечка, когда мужской инструмент начал медленно-медленно вдавливаться в женскую глубину.
Тонечка тихо рыдала, извиваясь, пыталась исторгнуть из себя этого мучителя. Но с каждым моим движением сладкая волна поднималась в ней все выше. В какой то момент Тонечка помимо своего желания стала со мной одним целым