МЮРИЭЛ или итоги работы победившей похоти. Глава 7 - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Из дневника Сильвии
Папа ведет себя очень странно. Может быть, все это потому, что ему не хватает мамы, но я не уверена в этом. Он никогда не упоминает о ней при мне, и лишь однажды упавшим голосом спросил, поеду ли я в Ливерпуль на Рождество. Вот еще одна проблема! Не думаю, чтобы ему слишком уж нравились мои тети, но я их обожаю, хотя может быть и не стоит. Иногда они очень непристойно ведут себя со мной, особенно в постели, но как говорит тетя Мюриэл, я уже достаточно выросла для того, чтобы проделывать такие вещи. Она говорит, что большинство дам такие же, вот только они не всегда показывают это на людях. О таком не всегда расскажешь — вот в чем прелесть, говорит она. Когда они трутся своими кисками о мой любовный холмик, мне так приятно! Может быть, мне не нужно об этом писать? К тому же я полагаю, что моя мама всегда была благопристойной леди.
Роуз рассказала мне ужасно непристойную вещь! Она сказала, что когда она укладывала салфетку папе на колени, то почувствовала его штуковину, и она была такой твердой! О том, что он целовал меня в шкафу, и что я тоже почувствовала этот орган, я ей, конечно же, не сказала. К тому же, это мог быть просто большой ключ. Тетя Джейн спросила, трогал ли он меня в темноте за попку. Я сказала: «Конечно же, нет!» — но сейчас в точности не могу вспомнить. Все это произошло так быстро, но я ничего не имела против, когда он меня целовал. Когда-то я сидела у него на коленях, но видимо это ему больше не нравится. А вчера ночью я надела черные чулки, и у меня появились новые розовые панта¬лончики.
Тетя Джейн сказала кое-что неприличное о моем пони. Мне ещё никогда не приходило в голову заглядывать туда. Но эта штука, все-таки, очень большая, а иногда еще ее кожа начинает блестеть. «Это Природа и ее не нужно страшиться», — говорят они. Седло натирает мне между ногами, и от этого иногда меня бросает в жар. Тетя Мюриэл говорит, что мне это полезно и что я должна в это время двигать попой взад и вперед, как в тот раз, когда она работает там языком. А еще вчера ночью у них в постели побывала Роуз, я слышала ее стоны. Я рада, что она такая же шаловливая, как и я, и сейчас мне от этого ничуточки не стыдно.
Из дневника Филиппа
Нет для меня спасения в собственном доме. А может быть, никогда и не было, — возможно, я заточил в плен сам себя? Здесь присутствуют и издевательство, и привязанность, которые бросают меня в одну и в другую стороны. Меня преследуют, ловят в ловушки, я не знаю, куда бежать, и потому много времени провожу на кушетке в своем кабинете, в полном отчаянье, в то время как вокруг раздаются шутки и смех, которые стучат у меня в голове и заставляют меня ощущать себя еще более прискорбно, чем когда-либо. Мое писательство прервалось. Даже собствен¬ная рукопись сейчас кажется еще более задеревенелой, чем казалась когда-то. Я уже не могу читать ее своими поблекшими глазами, но почему-то, — о, ужас! — начинаю читать глазами Мюриэл и Джейн, которые склоняют меня излагать на бумаге вещи, о которых я не могу писать.
— У женщин есть тело, дорогой, и губы. Изобрази их такими, какими они есть, а не наподобие манекенов в магазинах готового платья, — было сказано мне.
Я проклинаю себя за то, что вступаю с ними в споры по этому поводу, но мне не всегда удается хранить молчание. Они умеют разгово¬рить, заставить меня отвечать на вопросы, которые сперва кажутся невин¬ными, но на самом деле очень коварны.
— Ты не можешь описать женские губы? — спросила Джейн. Поначалу я ей не ответил, но на повторный вопрос сказал, что, конечно, могу, ибо такое у писателя ремесло.
— Правда? Тогда опиши, например, мои... или губы Мюриэл... или даже губы Сильвии. Страстные, бархатные, жаркие, чей поцелуй там и здесь подобен медовой влаге. Видишь, я не владею тем искусством слова, которым ты хвастаешься, зато могу сказать то, чего ты не можешь написать. Что же касается женских бедер...
— Хватит, пожалуйста! Я не буду писать аморальностей, — отве¬тил я как можно более спокойно.
Час был поздний. На ней был пеньюар. Сквозь его складки, — точнее, сквозь туман его складок, если ей так больше понравилось бы, — я рассмотрел, что на ней были лишь только чулки и розовая камиза (камиза — легкая нательная рубаха, чаще всего из хлопка или шелка — прим. переводчика). При каждом движении ее ног я мог видеть то, чего джентльмен видеть не должен — вполне явственно видимый живот и неясные очертания той греховной темноты между бедер.
— Да ты в чадре (здесь, иносказательно — затворничество, изоляция — прим. переводчика), Филипп. Для иных женщин это вполне подойдет, но мужчине это не пристало!
Ведя подобные разговоры, она обошла меня и встала за спиной, поскольку при ее появлении я успел вскочить с кушетки и пересесть на простой стул. В момент, когда она полностью оказалась за мной, что-то тотчас же упало мне на лицо и обвилось вокруг шеи, почти задушив. Это был шелковый поясок ее пеньюара. Лихорадочно я попытался освободить шею, упрашивая ее прекратить эти глупые игры, но мне никак не удавалось зацепить этот поясок пальцами.
— Ради Бога, мне трудно дышать, — хрипел я.
У стула была открытая спинка, через которую она надавила мне коленом в спину. В тот же момент в комнату вошла Мюриэл и, заперев дверь, ринулась ко мне. На ней также был пеньюар, но под ним — только чулки с подвязками и пара сапожек на пуговичках, доходивших ей до колен. Увидев ее порочный наряд, мои глаза округлились. Я снова попытался сорвать поясок, но колено Джейн больно давило на спину, а в своих руках Мюриэл держала длинный шнур.
В мгновение ока я оказался у них в плену, поскольку Мюриэл быстро опустилась на колени и привязала мои ноги к ножкам стула. О, какое коварство, какое несчастье! Она слишком хорошо знала, что я не могу пнуть женщину, и даже не могу ударить ее рукой, как мне хотелось бы. Тщетно я стремился освободиться, не используя, подобно им, насилие, но все оказалось напрасно. Джейн скрутила шнур одной рукой, а другой схватила меня за волосы — и в их руках я оказался таким сдавленным, задыхающимся, беспомощным.
Нет, нет, — я не буду писать о том, что потом произошло... Это так постыдно, так распутно... Пусть небеса обрушаться на них за их пороки. Потом меня бросили слабым и ошеломленным тем грязным актом, который поверг меня в жалкое подчинение их воле. Мои руки дрожат даже сейчас, когда я думаю об этом.
Из дневника Джейн
Какой же у Филиппа прекрасный член! Милый, бедный идиот, он пытался скрыть свое удовольствие, но у него ничего не вышло, и он расканючился, как мальчишка, пока Мюриэл опустошала его резервуары и высасывала всю его сперму своей похотливой киской. Если бы она его так не вымотала, мне бы тоже досталась моя доля. Однако стул громко скрипел, и я опасалась, что Сильвия может проснуться. Кроме того, в кабинете Филиппа ужасно скрипит пол. Поэтому нам нельзя там больше этим заниматься.
Как дико он закачал головой, — или, скорее, попытался! — когда Мюриэл сняла свой пеньюар и расстегнула пуговицы на его штанах, заботливо лаская его инструмент, пока он не поднялся — твердый и готовый к игре, с пурпурной, гладкой и набухшей головкой, каким и любит его видеть здоровая и нетерпеливая женщина. Его ствол обвивали слабо видневшиеся синие вены.
— А теперь, любовь моя... — произнесла Мюриэл. Его ноги были вместе, она смогла оседлать его прямо на месте, позволив своим грудям качнуться по его лицу, когда она добралась до низа, чтобы поласкать и разместить его твердый инструмент прямо под сомкнутыми губками своей мохнатой пещерки.
Ах, как он хрипел, скулил и хныкал, когда она это проделывала!С каким умом она иногда заводит такие разговоры, — нежный голос, тихие прикосновения. Это ведь она тогда первой соблазнила дорогого дядю Реджи, а потом привела меня к нему в постель.
— Нет! — удалось простонать Филиппу, когда наконец розовые губки киски Мюриэл вобрали в себя без остатка его ствол. Ее глаза за¬крылись, а ноги задрожали от этого невыразимо порочного и восхитительного контакта. Тем не менее, она не спешила и очень медленно опускалась вниз до упора, пока его член не вошел полностью в нее, а ее попка не опустилась на его колени.
— О, как хорошо! — пробормотала она. Я чувствовала, как ее голова и чресла плавают, — как могла бы делать и мои, — и точно представляла себе, как ее щелка сжимала его восставший член.
Я чуть отпустила поводок Филиппа и положила руки ему на плечи, потом наклонилась и поцеловала сестру в губы. Наши языки стали играть. Ее руки обхватили его, сковав его в своих объятиях.
— Боже мой, Боже мой! — стонал этот дурачок, которого вводили в Рай!
— Оттрахай меня хорошенько, Филипп, тебе же так этого хочется, — выдохнула Мюриэл.
Ее бедра плавно поднимались и опускались. Я видела, как его член появлялся, а затем снова тонул в тугой расщелине ее складок, в то время как он глупо отворачивался от нее.
— Не держи его больше Джейн. Сейчас я буду его выкачивать. Я заставлю его кончить, — сказала она.
Ее голос окреп. Она вознамерилась выдоить его до дна, и сделала это. Впрочем, он был так несчастен и так возбужден (хотя, я уверена, он до последнего будет это отрицать), что обкончался быстрее, чем она ожидала и прежде, чем сама достигла оргазма.
— О, негодяй, негодяй! — застонала она. По выражению ее лица и по ее прищуренным глазам я поняла, что потоки его спермы обрушились слишком рано.
— Мы обязательно научим его работать лучше, Джейн, — она продолжала сидеть на нем, двигая своей крепкой попкой у него на коленях, пока он стонал, как потерявшийся ребенок. Наконец, его член выскользнул из норки, вялый и мокрый. «Рассопливившийся», как говаривал дядя Реджи.
— Теперь ты будешь спать еще лучше, — сказала я Филиппу, не за¬метившему или не обратившему внимания, что я развязала его ноги. Он напоминал манекен или куклу, у которой обрезали все ниточки.
— Чудовища... О, какие же отвратительные чудовища, — промычал он, когда мы вдвоем уходили.
Мюриэл говорит, что он еще заплатит за это замечание. Не могу ее порицать за это. Нужно же его как-то наставить на путь истинной чувственности!
Из дневника