Развеянный свет. Часть 5 & Эпилог - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Новая страна встретила Машу приветливо. Первую неделю она жила в семье дальней родственницы — двоюродной сестры ее бабушки, вышедшей замуж за местного после войны, но потом переехала в предоставленную ей комнату в общежитии. Ее соседка Санем приехала из Ирана и училась уже третий год.
‒ На более известный университет родителям денег не хватило, ‒ откровенно объяснила она.
В противовес Машиным представлениям о скромных и тихих персидских женщинах, Санем была бойкой, языкастой и до ужаса прямой. За словом в карман не лезла и говорила сразу все, что думает. Она уже неплохо освоилась в городе, даже немного научилась говорить, но с Машей и друзьями из универа — такими же иностранными студентами — разговаривала по английски.
‒ Тут не так и плохо. Бедновато, конечно, и погода по большей части отвратительная, но все же Европа, есть свои плюсы, — с уверенностью знатока вещала она. ‒ Молодежь вся хорошо говорит по английски, так что не пропадешь!
Как Маша успела убедиться, если местные и не понимали ее английский, то почти всегда можно было перейти на русский, который в городе был тоже широко распространен. Интонации и некоторые выражения звучали для нее странно, но в целом жители были очень доброжелательны и дружелюбны.
Погода тоже пока радовала, золотая осень только начиналась, а море, до которого меньше чем за полчаса можно было добраться на электричке, влюбило Машу в себя мгновенно и навсегда. Каждые выходные она стремилась хоть раз съездить на взморье, выходя на разных станциях, наслаждаясь влажным, соленым ветром, сероватым простором, густым сосновым духом дюнных лесов, поражаясь, каким разным могло оно быть в зависимости от времени дня, погоды и даже ее настроения — будто чувствуя, сопереживая ей, своим неумолкаемым рокотом смывая невзгоды.
В рабочие дни для прогулок времени почти не оставалось. Учебой их загрузили по самые уши. Маша, всегда бывшая чрезвычайно организованной и работоспособной, и то порой начинала паниковать от объема и интенсивности курсов. Вечерами сидела в библиотеке, с лаптопом почти спала в обнимку. А кроме учебы нужно было время, чтобы покупать продукты, готовить на маленькой кухоньке, что была одна на блок из четырех комнат, стирать, убираться. Привыкшей жить на всем готовом девушке приходилось нелегко, но она даже радовалась такой тотальной загрузке, которая не оставляла времени для грустных мыслей и душевных терзаний.
Уезжала она из дома с тяжелым сердцем, до последнего дня сомневалась, правильно ли поступила. В начале очень винила себя, переживала, что предала его доверие, потом стала злиться и обижаться на Германа, который полностью ее игнорировал. Он не ответил ни на одно ее сообщение, не поднимал трубку, когда она звонила, и даже заставил ее пройти через унижение, почувствовать себя чуть ли не грабителем, когда ее ключ больше не подошел к замку его двери.
Как он мог так просто вычеркнуть ее из своей жизни? Словно это время, проведенное вместе, ничего не значило? И именно тогда, когда ей больше всего нужны были поддержка, понимание, совет. Прояви он хоть толику сочувствия, она бы плюнула на все и осталась с ним, наверняка была бы счастлива и так. Но он закрылся в своем гробовом молчании и никак не реагировал на ее попытки связаться с ним, объясниться. Злость вскоре сменилась скорбью и разочарованием — Маша вдруг поняла, что он не мог любить ее также как она его, иначе бы так себя не вел. Да, наверное, привязался, дорожил, как подходившей ему по темпераменту любовницей, но не больше... Иначе бы не воспользовался единственным поводом, чтобы расстаться с ней так жестоко и бесповоротно.
Сердце при воспоминании об их последней встрече еще саднило. Через несколько недель после ссоры, отчаявшись, она ждала его возле дома. Когда он приехал, бросилась в объятия, захлебываясь слезами. На мгновение даже показалось, что ответил, отчаянно прижал к себе, но тут же оттолкнул, холодно велев уезжать домой.
Маша собрала остатки гордости, вскинула голову и ушла. Больше не звонила и не писала. Лишь в день отъезда написала короткое ″прощай″, что так и осталось без ответа.
Студенческая жизнь затянула девушку водоворотом. Помимо естественного перехода из размеренной, упорядоченной школьной рутины к студенческому хаосу, когда никто тебя не подгоняет, не проверяет, все на твоей ответственности, еще одним фактором, повышавшим градус ажиотажа, была смесь культур и менталитетов студентов, учившихся на международных направлениях. В Машиной группе была еще одна русскоговорящая девушка из Израиля, но она жила не в общежитии, а у бабушки с дедушкой, также учились несколько иранцев, пакистанцев, индусов и множество арабов и африканцев, как со светлой, так и темной до черноты кожей. Уровень английского, да и вообще его вариации и акценты, были у всех разными, поэтому общение складывалось довольно своеобразно. Все ребята были настолько самобытными, отличными от нее, что уже одно это заставляло постоянно быть в напряжении, не зная, найдет ли понимание та или иная фраза, будет ли понята шутка, или наоборот принята за вызов и оскорбление.
Ближе всего Маша сошлась с двумя сестричками из Эритреи. Они хоть и погодки, но в школу пошли и закончили одновременно. Девушки были обладательницами блестящей, абсолютно чистой, шоколадной кожи и изящных черт лица с тонкими носиками и огромными, влажными глазами — Маше они казались неземными красавицами. Сасна и Надрос были из хорошей семьи, мама была учительницей, отец инженером, но при этом поддерживали очень тесные связи с бедуинским наследием, часто путешествовали по пустыне, соблюдали древние традиции. У Маши в голове не укладывалось, как современное образование могло мирно соседствовать с примитивным укладом жизни, но для большинства ее одногруппников это было нормой, к которой они привыкли.
Жили почти все, за исключением счастливчиков, могущих себе позволить съем квартиры, в одном и том же общежитии, в отдалении от центра, на берегу лесного озерца с детским городком. Так что вечера редко проходили в одиночестве. Маша сперва тяготилась этим постоянным присутствием большого количества людей в личном пространстве, но постепенно научилась абстрагироваться, а когда совсем невмоготу становилось, убегала гулять по лесу или к морю.
Как-то на ноябрьские выходные соседки по блоку решили закатить вечеринку, позвав всех знакомых в уютное кафе в старом городе, из которого они потом шумной толпой отправились в клуб. Тогда Маша и познакомилась с Хасаном Ахмади, он был соотечественником Санем, и уже в этом году должен был закончить образование и вернуться домой, перенимать семейное дело.
Хасан был первым парнем, что проявил к ней настойчивый интерес, играючи преодолев инстинктивное отторжение. Девушка еще не сумела залечить разбитое сердце и новых отношений не искала, полностью сосредоточившись на учебе. Но парень, не будучи навязчивым, был достаточно интересным собеседником, легко и весело рассказывал о себе и вызвался стать Машиным проводником по городу и стране, которые за годы учебы узнал прекрасно.
‒ Не теряй голову, ‒ предупредила Санем, — он тот еще бабник.
Чего-чего, но пускаться во все тяжкие Маша точно не собиралась, тем не менее как-то незаметно для себя все же попала под очарование высокого, смуглого красавца с черными глазами. С ним они обошли все достопримечательности многовекового города, взбирались по бесконечным лестницам засыпанных красно-бурыми листьями холмов национального заповедника, бродили по отвесным берегам северной части залива.
Хасан вел себя как друг, не торопил девушку, не стремился к физическому контакту, давая возможность привыкнуть и узнать поближе. Но однажды предложенная рука, так и продолжала сжимать девичью ладошку, комфортное расстояние между ними становилось все короче, а когда он однажды быстро наклонился, чтобы поцеловать в щеку на прощание, Маша уже не шарахалась, а восприняла это как должное. Она не была настолько наивна и понимала, к чему все идет, умом не видела смысла противиться сближению — Хасан был милым, уверенным, вежливым, но внутренне что-то не пускало, не давало до конца расслабиться — она чувствовала себя несвободной, все еще принадлежащей другому. ‒ Марú, ‒ парень ласково обнимал запрокинутое личико руками и целовал дрожащие веки. Ее имя он произносил на французский манер, с ударением на последнем слоге, совсем не так тягуче-страстно как называл ее Герман — Мэри, моя Мэри. Она больше не его, но тело трепетало от воспоминаний, представляя его руки, его губы.
Когда Хасан расстегнул молнию на ее куртке и полез руками под свитер, Маша не сопротивлялась, но застыла, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Они сидели на заднем сидении машины, тихий, мокрый снежок летел сверху, тут же тая на теплой поверхности капота, желтоватые фонари давали лишь разряженный свет в этой промозглой темноте. Когда, подвезя ее до общежития, Хасан предложил перебраться назад, чтобы поболтать, девушка прекрасно понимала, что одними разговорами дело не закончится. Позволила стянуть с себя верхнюю одежду, подалась на встречу поцелуям. Вроде делала все, что нужно, но не ощущала и доли возбуждения. Хасан уже справился с застежкой ее плотных джинсов, полез рукой вниз, трогая ее там через трусики, другой рукой сжимал грудь. Будь на его месте Герман, Маша уже пылала бы, плавилась от предвкушения, но сейчас ничего не чувствовала. Ей не было неприятно, тело отзывалось на механический импульс, она, кажется, даже кончила, но внутри оставалась звенящая пустота.
Понимая, что парень ждет от нее ответной ласки, наклонилась к его ширинке. Он расстегнул пояс, помог высвободить член, горделиво подрагивающий перед глазами — с темной кожей, узкой головкой. Маша, знавшая в жизни лишь одного мужчину, с недоумением рассматривала его, только задним умом поняв, что в Иране, как и во многих жарких странах, видимо, распространено обрезание. Хасан не дал ей времени долго пребывать в размышлениях, мягко надавил на шею, понукая поскорее взять его в рот. Девушка подчинилась. Вкус тоже был не тот. Она совершала привычные движения губами, языком, глубоко вбирала в