Едва отъехав от автостанции, где-то по пути, наш бусик наткнулся на обломавшуюся какую-то развозку, стоявшую на обочине. А там: «Вау!» — аж мною так невольно воскликнулось, — стояло аж с десятка полтора, не меньше, каких-то чумазых, нестриженных, каких-то, то ли кавказцев, то ли айзеров, то ли арменов, — в общем, заробитчан, видимо, возвращавшихся с их какого-то строительного объекта, в их какой-то барак, где они проживали, на предстоящие выходные.
Вся пикантность ситуации, в том что мы ехали в Пазике, в котором и без того сидячих мест было мало, при практически безразмерном в такого типа бусике, пространства для стоячих мест. Вот и мне, и моей жене, — молодой раскрепощенной красивой семейной паре, достались уже только лишь стоячие места, в и без того в уже достаточно, почти под завязку, заполненном бусе.
Но все дело то в том, что моя раскрепощенная, красивая, жена давно забыла когда уже носила, тем более таким жарким летом, какое либо нижнее бельё, — то ли это лифчики, то ли это трусики. — Так, её аккуратные тверденькие сисечки, небольшого первого размера, хоть и прикрывала этакая цветастая маечка, достаточно и свободненькая, чтоб сосочки-то не особо-то и проступали, но и тем не менее, если как следует попялиться глазками в правильном ракурсе, то сквозь шлеечки этой маечки, можно таки как-то проглядеть её миленькие такие сисечки, со всеми сосочками. Ну и эта её совсем такая уж коротенькая юбочка, — эдакий черненький колокольчик-разлетаечка, прикрывала сочненькую её попочку, едва едва только лишь по самое небалуйся (и даром, что иногда сметаемая ветром, та временами таки и оголяла ее голенькую попочку — почти все девки сейчас носят стринги, и поди там разберись….)
… а тут вдруг давай вваливать и прессоваться в наш бус вся эта чумазая рабоче-крестьянская грубая толпа нестриженых, небритых и вонючих потных айзеров, да так, что меня мигом оттеснили от своей жены, метра эдак на с полтора — два, не меньше.
Короче, набилось в этот бус, и не то чтобы даже под завязку как кильки в банке, а даже скорее как в мочевой пузырь, готовый вот-вот лопнуть от перенапряжения.
Бля! А там-то моя жена, в топике, с совершенно голым животиком и пупиком, безо всякого лифчика, да еще и БЕЗ ТРУСОВ!!! под ну ОЧЧЕНЬ даже мини миниюппочкой…
И да, и вправду гляжу через просветы этой всей толпы, как эта вся толпа прессуясь, своими грубыми черными, мозолистыми лапами, ухватывается, скорее для поддержания равновесия своего, за эту голенькую талию с таким нежным животиком и и милым таким пупком моей женушки…
… а там задралась и сама эта её юбочка, и конечно же тут же чья-то рука, а точнее лапа, обнаружила ничем не прикрытые её обнаженные гениталии моей жены…
— Эй, тут самый наастоящий праастытутка есть! — кто-то воскликнул. И через мелькнувший просвет мне увиделось: те кто стоял рядом с моей женушкой. Начали повертаться к ней, со всеми своими их лапами, ощупывающими её (дабы, видимо удостовериться), залезая конечно же к ней и под юбку и под топик…
— Даа, дэйствытельно праастытутка! — Ну шо, щас тут её и вжарым…
… а вот «вжарыть», как я понял, здесь, в этом распёртом телами автобусе, так и никак кому-то из них в упор и не получилось. — Видел лишь как два чьих-то жилистых, черномазых хуя (и даже не хуя, а целые эдакие такие жирные, длиннющие, жилистые елдаки — ну прям настоящие телеграфные столбы) бесцеремонно елозили в промежности между ног моей женушки, очевидно пытаясь проникнуть в дырочки гениталий моей жены…
… и ЭТО лицо моей жены, — похоже, что на неё напал какой-то ступор: — рот открыт, челюсть отвисла, глаза широко открыты в каком-то удивлённом недоразумении, — похоже что от столь стремительной неожиданности ситуации, она то и толком-то не успела осознать во что вляпалась…
— Слюшай, дорогой, ты тут и так саавсэм голий. Нехорошо будет в тааком виде здэсь тэбэ далше ехать. — (А моя жена и действительно оказалась вдруг совсем голая, а точнее из всей её одежды остались лишь на ней босоножки, а топик и юбочка словно испарились). — Наам тут виходыть уже надо, и тыы иды с нами тоже, — ми там тэбя и обогрэем, а будэш хорошей и одэнем, — цаарицэй будеш. И моей жене, ничего не оставалось, как послушно со всей этой толпой вывалиться из этого буса. И я тоже, как завороженный, пошел вслед за ней и всеми ними…
Уже был закат, явно темнело, и абсолютно голая моя жена, слава Богу, не так уже явно просматривалась через эту всю толпу (ну, мол, прикольнулась там какая-то их шалава, — в наши времена такое ужо совершенно не в диковинку). И я сам-то особо-то среди всех них, не выделялся в этой толпе, тем более что я был в джинсах как и многие из них, и такой же, как и у многих их, простецкой тенниске с коротким рукавом. И среди них тоже, вовсе и не все, так уж и оказались лицами кавказской национальности. И сам их барак, где они жили, видимо в прошлом корпус какого-то пионерского лагеря, оказался слава Богу, от этой остановки, с которой мы все сошли, вовсе неподалеку. В общем я затесался среди них как будто тоже свой, а сам начал прикидывать варианты, как бы быстренько, и без особого шума, высвободить свою благоверную из этой ну уж занадто пикантной ситуации…
… нонетутто всё так уж и было (а что там было, это уж звыняйте, — это, в общем-то уже следующая история)
— Даавай сааси, шлюха, — не успев переступить порог барака, один из айзеров схватил за волосы мою жену, и грубо притянул к своему вздыбленному из приспущенных штанов члену.
— Неет, ты не на колени становись, подымайся, сейчас я тэбя, доебу, — сказал стоявший сзади айзер и тот же жилистый горбатый «телеграфный столб» что в бусе елозил между ног моей женушки, начал наконец-то насаживаться ей во влагалище по самые яйца.
И свободные руки жены, обступившие её со сторон со спущенными штанами остальные айзеры пристроили надрачивать и их члены, за которые она попросту уже держалась, так как если плохо сосала, то получала звонкие затрещины, а если уставала подставлять попу под чей-то очередной елдак, то получала по своим ягодицам тяжелые болезненные оплеухи, что её попа аж стала красной.
Ну и те, за чьи члены она держалась, тоже звонкими оплеухами напоминали что надо им тоже надрачивать, а не просто держаться за их члены как за колки. И вот так вот её ебали и ебали, часа два, аж пока сами все не устали.
— Слышь, дарагой краасавыца, я тут прылягу, а ты ещё попрыгай, попрыгай на моём краасавце. — Один из айзеров, видимо натрахавшись стоя, устал и решил прилечь на свою кровать, но потащил мою жену с собой, чтобы она продолжала ублажать его плоть в позе наездницы. — Оно лежит расслабленное, а она трудится, прыгает на его елдаке, болтая перед ним своими сиськами, а еще и если что не так, не слишком глубоко насаживается, пытаясь поберечь свою маточку, то и получает звонкие затрещины теперь уже прям по сиськами, что и сисечки её стали уже багрово-красными. — Ну, действительно, звери настоящие.
Впрочем, все чаще попадались, кто просто её ебал, — она лежала уже обессиленная в полной отключке и расслабоне, а кто-то её ебал и ебал, но это были чаще всего свои — некавказцы…
… для меня нашлась какая-то свободная кровать, чтобы перехватить к себе в кровать мою жену, и наконец-то избавить её от этого всего затраха, но даже когда и удавалось её и перехватывать с чьей-то постели, то все равно, довольно скоро находилась чья-то рука которая буквально отдирала от меня мою благоверную, а дальше опять, то там заскрипела кровать, то там…
Впрочем где-то уже на рассвете, кровати скрипеть перестали, и жену я нашел под тушей какого-то жирного грузина, заснувшего прям так с хуем в её пизде.
— Можно мне её? — взяв за руку мою благоверную, начал её вытаскивать из под туши.
— Да бери. — С просоня тот буркнул.
И тут мы шуганули из этого барака не думая. Спрятавшись за каким-то ближайшим сараем, начали думать, что делать дальше, ведь моя жена была уже не только голая, но и босая. В общем решили, что на ней моя тенниска и кроссовки. А я босый и с голым торсом но в джинсах. Мои трусы одеть жена напрочь отмела, так как выглядела нелепо и просто. Вариант мои джинсы одеть, чтобы я был лишь в одних трусах тем более почему-то отмела (видимо чтобы мог её защитить), хоть тенниска оказалась на ней настолько коротка, что чтобы прикрыть лобок, надо было ей натягивать рубашку рукой.
И вот мы стоим у дороги где-то уже за пределами поселка в прилеске, и голосуем изредка проходящим машинам, чтобы кто-нибудь да подбросил нас назад в наш город, благо до города где мы жили, было километров 50 не меньше. Но машины, словно от чумных, лишь шарахались от нас, иногда и нам посигналивая, словно мы не потерпевшие, а какие-то извращенцы, решившие поприкольнуться.
А вот древний жигулёнок с четверкой сидевших в нем пацанов, наконец-то таки остановился.
— Эй, чего стоим! — Высунулась голова пацана из окошка жигуленка.
— Да мы тут попали, у нас нету денег, и нам надо добраться домой в город, помогите пожалуйста нам, — промямлила моя жена натягивая рубашку перед своим лобком.
Пацаны озадачились:
— Чего с ними делать?
— Может давай её выебем? — Гляди, мужская рубашка и трусов у неё нету.
— Ну давайте ребята, помогите нам, ну пожалуйста. Ну выебите меня, — хотите я вам всем отсосу, ну только помогите нам, ну пожалуйста! — Совсем зарюмсала жена. (Дать им всем, как нам показалось, намного проще, чем стоять позориться голыми на дороге)
— А чего, давайте и вправду её выебем, вот это удача! Ну пошли! А впрочем, давайте отъедем поглубже в лесок. — Ты, парень (обращается ко мне) садись сюда наперед на моё место. А я тут на заднем с пацанами, и пусть твоя тёлка сядет к нам на руки.
— Ой, спасибо, ребята! — Моя жена совсем уже не прикрываясь, так голой своей попкой и всунулась к ним на колени на заднем сидении, приобняв рукой за шею кого-то из них, так как кабина жигуленка низкая, и надо ей было за кого-то держаться чтобы полуприлечь как-то поудобнее. Впрочем рука одного из пацанов так прям оказалась в обнажившейся уже настежь писёнке