Не родись красивой - читать порно рассказ онлайн бесплатно

В августе 20… года Вовик Казангапов, медалист Орской четвертой школы, обрел новую реинкарнацию. То, что раньше было Вовиком, поступило в столичный вуз, зажило самой настоящей взрослой жизнью и стало официально называться Володей. Именно так Вовик, то есть Володя, стал представляться своим новым знакомым, которых у него теперь было гораздо больше, чем старых.
С жильем повезло: у папиных родичей нашлась пустующая однушка неподалеку от универа, которую те ленились продавать или сдавать. Володя платил им символическую тыщу в месяц и жил, как фон-барон, в своих (или почти в своих) хоромах. Кроме него, там жила компания шустрых тараканов и старая мышь Мефодьевна, которую он подкармливал чипсами. Работа тоже быстро нашлась: Володя нанялся клеить всякую рекламную мелочь. Это было не слишком трудно и не слишком прибыльно, но к большему он пока и не стремился.
Кое-как освоившись, Володя стал присматриваться к новой тусовке. В первую очередь его, естественно, интересовали девочки.
В группе их было много — больше половины. Что и говорить, год начинался нелегко: на улице Володю глушила Москва, шумная и назойливая, а в универе добивал цветник, сверкавший полуприкрытыми прелестями. Сентябрь выдался жарким, кондиционеры «Прогресс» не работали, и цветнику было не до комплексов.
Вскоре Володя разобрался, что этот цветник, как и все остальные, делится на три категории. Первую составляли профессиональные красотки — штуки 4 или 5. Вторая была, в общем, не уродливей первой, но заметно уступала ей в профессионализме. Наконец, третью населяла серая мышатина и примыкающие к ней.
К первой категории Володя быстро потерял интерес — по причине и слабой доступности, и слабо выраженных признаков мозга, — и сосредоточился на второй. Там были красивые, фигуристые экземпляры, не разбазаривавшие себя направо и налево, и наличие у них того же мозга могло быть куда вероятней. А могло и не быть.
Где-то между второй и третьей разместилась особи, у которых мозг явно переразвился — «ботанический сад», он же «колония заучек гладкошерстных». Видно, в детстве им вдолбили, что ученье — свет, а макияж — такая тьма, что никакие молитвы не спасут. Иначе Володя не мог объяснить такого преступного, как он считал, пренебрежения своей женственностью.
Особенно характерной была одна ботаническая особь. Казалось, она чем-то выделяется из этой компании, хоть Володя и не мог понять, чем именно. Выглядела она едва ли не кошмарней всей: какие-то затасканные джинсы, полнящие робы, оглобли на пол-лица, хиппацкий платок на голове и, конечно же, нуль косметики. Единственное, чем она отличалась от других заучек — нежная чистая кожа, видная там, где физиономия выглядывала из-под оглобель. На фоне обычных ботанических прыщей это было, пожалуй, странно.
Звали ее не как-нибудь, а Аграфеной. Ее тут же окрестили Графиней и пробовали к ней так обращаться, но она не отзывалась. Позднее Володя заметил и другое отличие: Графиня двигалась не по-слоновьи, как другие ботанки, а нормально, даже изящно. Не так, конечно, как вертлявые зады первой группы, но и не горбатилась, как Квазимодо.
Он пробовал то так, то эдак заговорить с ней, но всякий раз это кончалось чувством, что он говорит с фикусом. У Графини не было никаких особых примет — ни мимики, ни голоса, ни повадок. Несмотря на все это, она вызывала в нем… не то что интерес, но, пожалуй, любопытство. Она и сама украдкой косилась на него.
Володя не понимал, откуда растет эта странная тяга: в группе было полно куда более интригующих существ, которых любил обсудить с ним Васька Пулюй, его новоиспеченный френд:
— Вот это сисяги! Смотришь — и яйца потеют!
Володя поддакивал, хоть там были не столько сисяги, сколько умение их оголить и подать. Конечно, с Васькой он не обсуждал Графиню — тот ничего бы не понял. Да и сам Володя ничего не понимал.
Однажды они с Пулюем трепались на подоконнике в туалете, у раскрытого окна. Жара не утихала, и остро не хватало воздуха.
— Дык понимаешь, какое дело… — тянул Пулюй. Володя молча слушал (он вообще больше любил слушать, чем говорить).
И тут случилась странная вещь. В раскрытой створке окна, куда глядел Володя, вдруг нарисовалась девушка какого-то необыкновенно сказочного вида, как эльфийская принцесса или фея.
Володю прошибли мурашки. В следующую секунду он уже понимал — «отражение» — но мурашки продолжали носиться по телу. В тон им где-то пророкотал гром (или какой-то другой далекий бабах — хрен его знает, что в этой Москве может греметь).
Девушка взялась за свои темные локоны, уходящие куда-то за край окна, и стала расчесывать их, как русалка.
Володя наконец сообразил, в чем дело. Рядом, за углом корпуса, был женский туалет. Отсюда он не был виден, но в раскрытой створке окна отражалось его окно. Хорошо, качественно отражалось: за стеклом была темная стена, солнце светило сзади, — получилось самое настоящее зеркало. Девушка, как и они, присела на подоконник, думая, что ее никто не видит. Казалось, сама Галадриэль снизошла из чертогов Лориэна в местный сортир…
В ней было что-то очень, очень знакомое.
«Ччерт!… « — беззвучно протянул Володя, вглядываясь в стекло.
— … Дык ведь вот ведь как, понимаешь… — не унимался Васька. — Эээй! Че, в астрал ушел, чтоль?
— А?… — дернулся Володя. — Слухай, Пулюй. Помнишь, ты мне во вторник в шахматы продул?
— Ну? — помрачнел Васька.
— Баранки гну! Дуй за пивом на двоих.
— Что, в сортире?!
— Зачем? Выйдем на просторы. Дуй давай — одна нога здесь, другая там. А я пока помедитирую.
— Ленивое животное! — заявил Пулюй, нехотя слезая с подоконника.
Когда за ним хлопнула дверь, Володя облегченно вздохнул и повернулся к окну. Галадриэль расчесала локоны, стянула их в тугой узел, повязалась хиппацким платком… Посидела просто так, глядя в никуда влажными, как у сайгака, глазами (они четко отражались в стекле). Потом надела оглобли и исчезла.
Володя вышел из туалета и медленно, ничего не замечая, побрел к выходу, где его уже ждал недовольный Пулюй.
***
После пар Володя увязался за Графиней.
Та шла к метро. Володя соблюдал дистанцию, чтобы его не засекли. Зачем — он сам не знал. Он ничего не знал и не понимал, кроме того, что очень хочет все узнать и понять, и для этого нужно хотя бы не упустить ее из виду.
Парило невыносимо. Небо придавила чернильная туча, и оттуда глухо гремело, как из подвала.
«Ща начнется» — думал Володя, не сводя глаз с Графини. На землю упали первые тяжелые капли, и от каждой на асфальте оставался след, похожий на пятак. Их треск напоминал барабанную дробь в цирке, когда вот-вот, вот сейчас, еще немного, еще совсем чуть-чуть…
Воздух вдруг взбух от влаги, пророс прозрачными нитями — и город накрыло ливнем, как колпаком. Каждую секунду ливень усиливался, хотя, казалось, было уже некуда.
Графиня запищала. Володя полез было за зонтиком, но какая-то сила потащила его вперед, прежде чем он успел осознать, что к чему, и вытолкнула на глаза Графине.
— Аааа! — визжал Володя вместе с ней. — Йййохоуу! Ииии!..
— Мамаааа…
— Вот это дааааа!..
Они бежали и орали, как дурные телята. Стихия вдруг отменила все условности, и Графиня смотрела на Володю и улыбалась ему, будто они были знакомы с детства. У нее была пронзительно красивая улыбка, сверкавшая сквозь ливень.
— Давай к остановке, там крыша! — скомандовал Володя.
— Давай! — Графиня побежала за ним, но ойкнула и остановилась.
— Что?
— Яма какая-то! Под лужей не видно!
Ливень гремел, как артиллерия, и им приходилось орать.
— Давай руку!
В Володину ладонь вцепилась мокрая горячая рука.
— Ааай!..
Володя присвистнул: с Графининой ноги слетели две половинки лопнувшей сандалии.
— И что теперь делать?
— Давай босиком! Снимай вторую!
Графиня послушно разулась.
— В метро так не пустят!
— крикнула она.
— Дааа… Слушай!
— Что?
— Я тут недалеко живу! Давай ко мне! Переждем!
— Нууу…
— Пошли! — Володя решительно потащил ее за руку. Графиня потащилась за ним.
— Не так быстро! Я же босиком!
— Вау! — Володя тоже разулся. — За компанию!
Графиня рассмеялась. Рассмеялся и Володя.
Это было похоже на цветной детский сон. «Ля-ля, ля-ляааа», — запела Графиня, пританцовывая на носочках. Потом забрала руку у Володи и закружилась. Сверху шарахнул раскат грома.
— Гром! Прогремел по крышам, распугал всех кошек гром… — хрипел Володя, изображая Шевчука.
На улице не было ни души — только они, мокрые до печенок, и звенящая мгла, вдавившая город в землю. Перед домом их ждала преграда в виде перекопанной траншеи, раскисшей в кисель.
— Ничего! Вперед! — храбро крикнул Володя и ступил в рыжее месиво. Нога тут же увязла по щиколотку.
— Аааа! — кричала Графиня, вцепившись Володе в плечо. — Аааа! — и с чавканьем выдергивала ступни из грязи. — Надо закатать!..
Подтянув брюки, они влезли, обнявшись, в самую гущу и выбрались из нее в глиняных «сапогах» до колен.
— Всю жизнь мечтала… вот так… Мамааа!… — хныкала и смеялась Графиня, разглядывая то, во что превратились ее ноги.
— Надо почистить!… Дай сюда! — Присев, Володя стал снимать с них липкие комья.
— Ты что, я сама! — сказала Графиня, но не сопротивлялась, а наоборот — подставила ступню Володе. Та была маленькой и умилительной, как перепачканный звереныш. — Аай, щекотно!
— Таак… Теперь другую!
Ее пальчики, когда он выковыривал оттуда глину, смешно шевелились, как червячки.
— Ты как любишь, чтобы тебя называли? — спросил Володя, когда они входили в подъезд.
— Не знаю… В школе я была Фенькой, Фенечкой. А мама когда-то звала меня Глашей…
— Можно, и я буду тебя Глашей?
— Можно, — кивнула она. — Тебе можно.
Они вошли в Володину однушку.
— Дааа…
— Фффух…
— Охохооо…
Минуту, если не больше, они вздыхали, выпуская пар. Потом Глаша спросила:
— Ты мне дашь, во что переодеться?
— Дам, конечно, только у меня женского нет. Все большое, на меня. Халат какой-то был…
— Ладно. Кто первый в душ?
— Хороший вопрос.