Пожар выдался ужасный! Выгорел почти весь подъезд в многоэтажке, много жертв, погибших, раненых. Мне, повидавшему многое, и то было не по себе, хотя работаю спасателем почти 20 лет, казалось бы, ко всякому привыкнуть должен. Сегодня смена не моя, я на выходном был, но полыхнуло в квартале от моего дома, вот и примчался из дома в чем был, в джинсах, кроссовках да старенькой армейской куртке-песчанке. Дело даже не в профессиональном долге, но нельзя вот так просто сидеть и наблюдать из окошка как чей то дом горит, по крайней мере, я так не могу.
Наши наряды уже работали на месте, но сил не хватало, всё по старой схеме: все подъезды к дому заставлены легковушками, две пожарки еле втиснулись и всё… другим уже некуда…
Тушить закончили к семи вечера, я к тому времени был сам не свой от усталости и напряжения, и больше всего хотелось просто побыть одному. Когда понял, что дальше и без моей помощи справятся, то сразу домой не пошел, приметил неподалеку гаражи какие то, деревья и лавочку самодельную, вот туда и направился, сначала в укромном уголке малую нужду справил, а то ведь не до этого даже было.
А потом на лавочку плюхнулся, спиной облокотился (благо она со спинкой была), вытянул уставшие ноги и закурил. Прикрыл глаза, мыслей в голове не было, только белые вспышки перед глазами, но такое у меня всегда, когда много с ярким пламенем дело имеешь. Все мышцы ломило, саднили сбитые пальцы, разгоряченное тело начало остывать, потом появился легкий озноб. Но это нервное, это всегда так, отходняк, как на войне после боя.
Я отбросил окурок и с силой сжал виски, ужасно раскалывалась голова! Но это пройдет, все проходит, а уж головная боль подавно.
— я присяду?
Я вздрогнул от неожиданности: забылся в своих мыслях, отключился от реального мира. Рядом со мной, на лавку присела девушка (или женщина, это ведь кому как, но я решил что 30 ей уже есть а 40-ка еще нет). Это была одна из погорелок из того злополучного дома. Мельком оглядев ее я понял, что выгляжу не лучше. В нормальной жизни, думаю, она была красивой женщиной, но сейчас, конечно выглядела ужасно. Лицо перепачкано в саже (как и у меня), волосы растрепались, джинсы разодраны на коленях, на плечи была накинута чья то куртка явно с чужого плеча (кто-то позаботился). В руках она цепко сжимала небольшую сумочку (наверное все что успела вынести, документы, деньги, ценности — подумал я). Взгляд ее ничего не выражал и был направлен в одну сторону, в какую-то невидимую точку в центре двора. А еще ее, как и меня начинала бить крупная дрожь (отходняк).
— как вы себя чувствуете?, — опомнился я, придвинулся ближе пытаясь обратить на себя внимание, поймать взгляд.
— нормально, — однозначно ответила она бесцветным голосом, не выражающим никаких эмоций.
— закурите?
— нет.
Я вновь прикурил от дешевой зажигалки, затянулся, и даже вроде дрожь в теле немного поутихла.
Я знал, что там произошло, сам все видел своими глазами, и уж догадывался, что у нее на душе. Знал, что обязан помочь ей, предложить отправить ее во временное убежище, где разместили погорельцев, там уже вовсю работали психологи, был ночлег, еда, тепло.
— Вам, наверное, нужна помощь, я спасатель, я выясню кто может отвезти Вас центр для пострадавших от пожара…
Она вздрогнула от этих последних слов.
— не надо, — она устало помотала головой, — мне ничего не надо.
Я дотронулся до ее руки, она никак не отреагировала, рука ее была ледяной.
Я накинул ей на плечи свою куртку, поверх другой, уже кем-то накинутой, не велик утеплитель, но хоть что-то.
Присел перед ней на корточки, и принялся растирать ее руки, пытаясь поймать ее взгляд.
— вы говорите, вам нужно говорить, выговориться, не держите в себе, вы сильно пострадали? Ваша семья?
— все хорошо у меня, — но при этих словах на лице у нее заиграла какая-то глупая и холодная улыбочка.
— я вот только вчера мужа с сыном в отпуск отправила, только вчера, как чувствовала. Они в безопасности, все в порядке. А вот у Лены, вот у нее плохо все, нету больше ее, и семьи ее и детишек, все-все погибли!
Она говорила в никуда, ни мне, ни себе, в никуда.
— а я, вот чудом выбралась, спала я, ничего не слышала, не видела, пока пожарные дверь не выломали, а так бы и не проснулась, наверное. Вот что успела вынести (протянула мне сумку), все и осталось.
— у Вас есть к кому пойти? Где временно остановиться? Я могу отвезти Вас или позвонить кому-то.
— Да… Есть… Сестра… Но я не хочу… Ничего не хочу… Никуда не хочу… Тут мой дом… Был… И нету. Был! И нету., — ее голос стал срываться на дрожащий шепот.
И вдруг, впервые за все время, ее мутный взгляд сфокусировался на мне, стал осознанным, определенным. Она сползла с лавки и встала около меня на колени, лицом к лицу, я все это время держал ее руки, которые уже начали согреваться, но она высвободила их, провела мне по лицу, по волосам и вдруг, неожиданно для меня обхватила мою голову и впилась в мои губы поцелуем. Я первые мгновения был обескуражен, так и стоял на коленях, беспомощно опустив руки вдоль туловища, но ясность мысли вернулась, и я попытался мягко отстранить ее, сложно было определить что у нее в голове и на то она вообще способна в таком состоянии. Но она оказалась очень сильной, другими словами мягко отстранить ее не получилось, пришлось бы делать это с применением силы, а я не хотел так, она была не в том состоянии, чтобы делать ей сейчас что-то грубое.
Я решил подыграть ей, обнял ее и стал отвечать на ее поцелуи с той же неистовостью, с какой она затеяла всю эту игру. Она начала постанывать, придвинулась ближе ко мне и села таким образом, что ее ноги оказались между моими, промежностью она стала ерзать по моей ноге, повыше колена. Я и сам потерял голову, возбудился и чувствовал сильную эрекцию.
Возможно, кто другой на моем месте подумал бы что она просто свихнулась, или какая больная извращенка, что после случившегося жаждует секса.
Но я с таким уже сталкивался. На войне. Это называется «синдромом жизни» или «Славой Жизни»…
— я хочу тебя, возьми меня прямо сейчас, слышишь?, — прервала она поцелуй, а ее руки уже тянулись к моей ширинке и когда я попытался ей помешать, прошипела, — убери руки!
Глаза ее горели какой-то безумной яростью, нечасто можно увидеть такие глаза у женщины, но если уж видишь, лучше не препятствовать.
Наконец она справилась с молнией, и напряженный член выстрелил из тесных джинсов, словно зековский нож-выкидуха. А она тем временем скинула с плеч две куртки (мою и чужую) и задрала свою просторную футболку, обнажив груди, призывно белеющие в сумерках, положила поверх них мои руки, призывая своими пальцами сжать их, что я и сделал, от чего она вскрикнула и захрипела «Еще!»
— возьми же меня, прямо сейчас, ну же, миленький, умоляю тебя, возьми же!, — руки теребили мой член, а тон беспорядочно менялся с молящего на требовательно-приказной и обратно.
Я взял ее за руки, и вместе с ней поднялся с земли, затем подвел к краю лавочки, развернул к себе спиной и жестом наклонил в поясе. Она прогнулась в спине и облокотилась руками на лавку. Я расстегнул ее джинсы и резким движением сдернул вниз вместе с трусиками до самых колен. Проведя между ног внешней стороной ладони (мне подумалось что там ладонь более чистая) почувствовал между припухшими и слегка раздвинутыми губками что она очень мокрая там и горячая. От моего прикосновения она вздрогнула и нетерпеливо призывно застонала.
Мне осталось лишь направить член в призывную лунку и войти резким движением, вызвав ее громкое «Ох-х!».
Я знал что я делаю И я тоже не извращенец. Просто бывают в жизни такие моменты. Не у всех конечно, и слава богу, но если уж бывают, то в такие моменты хочется кричать «Слава Жизни!». Не знаю, как объяснить это с медицинской или психологической точки зрения. Поэтому могу лишь по-солдатски. Это может быть на войне, после боя, после страшной катастрофы, пожара, землетрясения. В общем когда все вокруг гибнут, когда ты сам на грани смерти, а потом все заканчивается и ты осознаешь, что остался ЖИВ, когда начинается отходняк, когда видишь рядом трупы погибших товарищей, но в то же время понимаешь, что на этот раз «курносая» тебя не взяла в свое царство. Вот тогда и может наступить синдром жизни. Высшая степень возбуждения, абсолютно нечеловеческого, но животного, инстинктивного. И вот когда ты спариваешься с самкой (по другому это не назвать), не снимая одежд, на развалинах, рядом с трупами, ты делаешь это не ради секса, удовольствия или оргазма, ты даже не думаешь об этом, ибо ты делаешь это НАЗЛО СМЕРТИ, делаешь РАДИ ЖИЗНИ. ВО СЛАВУ ЖИЗНИ! Это нужно чтобы смочь жить дальше, после того, что пережил.
С каждым моим толчком, она подавалась тазом навстречу мне, яростно и неистово, по животному, затем затрепетала, забилась в конвульсиях (я членом чувствовал как сжимается ее влагалище), она кончала. Подождав когда ослабнут ее вздрагивания, стихнут волны, накрывшие ее я несколькими толчками довел до оргазма себя (был уже на грани) и вытащив член в последний момент, кончил в траву. Затем быстро привел себя в порядок. Помог ей натянуть и застегнуть джинсы, накинул ей на плечи сброшенную одежду.
Мельком взглянув в ее глаза, отметил, что взгляд стал более осознанным, теперь она уже зябко ежилась и укутывалась в наспех наброшенные куртки, озиралась по сторонам, словно приходя ото сна и задавая себе вопрос «где я и что со мной случилось».
На улице уже стемнело и были видны лишь очертания домов, машин, людей.
Она глянула на меня (в футболке), вернула мою куртку, а ту, другую надела в рукава и застегнула на молнию. Куртка была мужская и немного ей велика.
Я последовал ее примеру и тоже надел и застегнул свою песчанку.
Она стояла напротив меня, беззащитная, дрожащая, растерянная, и словно ждала какого то решения от меня, какого то слова, совета, команды.
Я закурил и вспышка зажигалки на миг осветила ее лицо, в глазах ее читался страх и неопределенность.
— Пойдем ко мне, — сказал я и это было скорее утверждение, нежели приглашение.