У моего коллеги по работе Александра Ивановича была дочь Тамара, женщина тридцати двух лет, тощая, как жердь, с близко и глубоко посаженными черными глазами, тонкими губами и ногами — спичками. Вид у нее был, прямо скажу, не аппетитный, и мне казалось, что кавалеры обходили ее, так как вряд нашлись бы охотники, чтобы польститься на такие «мощи». Но что, несомненно, привлекало в Тамаре, так это ее интеллект. Стоило кому-нибудь только открыть рот о творчестве какого либо писателя, как она тут же подхватывала эту тему, поясняя, что знакома с его произведениями, умудряясь даже цитировать некоторые места из них. Она, несомненно, была начитана, хорошо разбиралась в живописи и музыке, с ней не надоедало подолгу беседовать на любую тему, исключая, интимную. Как-то язык не поворачивался говорить об этом, глядя на ее не привлекательную внешность. Она, видимо, понимала это, и сама старалась обходить темы любви.
Однажды, на пикнике, когда все разделись, подставив голые спины и животы под ласковые лучи весеннего солнца, Тамара продолжала сидеть в своем брючном костюме. В нем она смотрелась этаким худосочным юношей, завистливо поглядывающим на аппетитные формы раздетых дам. Мужчины бросали на нее иронические взгляды, как бы намекая, что в данной компании она выглядит инородным телом. Тамара понимала это, и в ее глазах угадывалась тоска загнанной лошади. Она с надеждой взирала на меня, словно искала поддержки, и тут же получила ее.
— Форма еще не все. Главное — содержание, — поддержал я ее в споре с одним из эрудитов.
Тамара с благодарностью посмотрела на меня и, словно невзначай, положила ладонь на мою руку. Ее ладонь была холодной, но мягкой. Я незаметно высвободил свою ладонь и слегка сжал ее ладошку. Она не отняла ее, потупилась, и по легкому румянцу на ее щеках я понял, что мое прикосновение для нее было неожиданным, но приятным.
«Э-э-э, девонька! Да ты не прочь поиметь мужичка», — подумал я, считая ее до сего момента чуть ли не импотенткой.
Как женщина, она у меня никаких чувств не вызывала, хотя мне были известны некоторые любители «глодать» подобные «кости». Мне нравилось упражняться с ней в словесной дуэли на интеллектуальные темы, демонстрируя свои умственные способности, а здесь, как мне показалось, этим прикосновением она призывала меня проявить себя в сексе. Я просунул палец под ее ладошку и пощекотал ее. Это могло быть расценено, как: «Понял! Согласен!». Тамара густо покраснела и отвела глаза в сторону. Намекнув, таким образом, об обоюдном согласии, нам оставалось договориться о деталях.
Когда наша шумная компания разбрелась кто-куда, а моя жена, тряся своими аппетитными ягодицами, прыгала в кружке, играющих в волейбол, Тамара наклонилась и прошептала: «Завтра вечером у меня дома… «.
— А как же папа?
— Его не будет…
Я почувствовал, как в груди гулко застучало сердце. Никогда не думал, что эта интеллектуалка так быстро и просто откликнется на почти прямой призыв померяться силами в кровати. Обычно женщина ломается, набивая себе цену, а эта попросту ответила «Да!». А с другой стороны, зачем ей ломаться? Цену себе она, наверняка, знает и кривляние вряд ли поднимет ее выше той планки, чем она у нее есть. Женщина, способная к самоанализу, именно так и должна была поступить.
Эти соображения еще больше подогрели мое желание овладеть интеллектуалкой. Хотелось на практике убедиться в том, что у нее необыкновенные способности гнездятся не только в голове, а и между ног. Теперь, глядя на нее, я чувствовал не только восхищение ее умом, но и вожделение к ее худому телу. Никогда раньше мне не приходилось иметь дело со слишком худыми женщинами. Мне почему-то казалось, что секс с ними не интересен. Видимо срабатывал рефлекс на полноту по принципу: «Возьмешь в руки — маешь вещь!». Теперь надо было как-то улизнуть из дома на ночь. И тут, к счастью, помог его величество «Случай».
На следующий день меня вызвал к себе шеф.
— Николай Иванович. Надо слетать на Камчатку. Там у Москаленко проблемы с подготовкой лодки Шумилова к выходу на боевую службу.
— Когда лететь?
— Сегодня. Вечерним рейсом…
Выправив документы и чмокнув жену в щечку, ринулся в аэропорт. Но на вечерний рейс билетов уже не было. Взял на утренний и позвонил шефу.
— Добро. Летите утренним. Я позвоню. Вас встретят, — ответил он, и я бросился к остановке такси. Через час я уже звонил в дверь квартиры Тамары. Видно было, что она меня ждала. Лицо ее было ухоженным, как никогда. Брови подведены, под глазами синели томные тени, а губы были накрашены помадой кровавого цвета. Ее худое тело, облаченное в узкий, цветастый, японский халат, выглядело миниатюрным и привлекательным, чем-то схожим с фигурой гейши на картине, которая висела на стене над диваном.
Я вошел, поставил кейс, открыл и вынул бутылку коньяка.
— О! Это как раз кстати. Ужин уже готов, — сказала она и пригласила меня в гостиную.
Известно, что интеллектуалки, как правило, слабы по части кухни. Поэтому на столе были холодные закуски, купленные в супермаркете. Правда, с кухни доносился ароматный запах тушеной картошки с мясом, что несколько обнадеживало. После первой рюмки, которую она не мусолила, как на пикнике, а выпила сразу, Тамара пристально посмотрела в мои глаза.
— Хотите правду, Николай Иванович? — спросила она.
— Гм… Смотря какую, — уклонился я, чувствуя, что она может поставить меня, женатого человека, в неловкое положение.
— Ваша половина по интеллекту во многом уступает вам…
— Зато она хороша собой, отличная мать и отменная хозяйка, — парировал я.
Тамара «хлопнула» вторую рюмку и закурила. Длинная сигарета в ее тонких пальцах казалась их продолжением.
— Да. Фигурка у нее отменная, и мордашка смазливенькая. Такие нравятся мужчинам. Вы не ревнуете, Николай Иванович?
— По-моему, эта тема не к данной ситуации, — насупился я, поняв, к чему она клонит. Для меня было давно не тайной, что жена навешивает мне рога. Трудно женщине соблюсти верность мужу, когда за ней откровенно волочется добрая половина его друзей. Конечно, это задевало мое самолюбие особенно тогда, когда очередной вздыхатель внешне уступал мне. Невольно в черепе шевелился вопрос: «На кого же ты меня променяла? На этого «пигмея»? (О том, что у «пигмея» может быть далеко не пигмейское «Достоинство» в штанах, думать не хотелось). Но когда возле нее нагловато терся породистый «Бугай», я снисходительно хмыкал про себя: «Ну и слава богу. Этот хоть не карлик из цирка». Будучи любвиобильной женщиной, моя половина во время своего очередного увлечения не оставляла меня на обочине кровати, добросовестно исполняя свой супружеский долг, помня, что секс на стороне — это шалость, а муж — совсем другое дело, так как ближе и роднее его никого нет. Это поднимало ее в моих глазах и, изменяя ей с очередной «вертушкой», я знал, что жена — хранительница домашнего очага, она — стержень семьи и любимая мама, и платить ей за это надо вниманием и любовью. Поэтому обсуждать ее с очередной любовницей и вбивать моральный клин между собой и женой не хотелось.
— Вы не обижайтесь, Николай Иванович! Просто обидно видеть, когда сходятся антиподы. В таких ситуациях, как правило, один паразитирует на теле и уме другого.
— Вы считаете, что сходиться вместе должны только равнозначные величины?
— Именно, — улыбнулась она.
— Согласен, если они подходят друг другу не только по уму, но и по калибру, — хохотнул я, — намекнув на интимные места наших тел. — Но разве только в этом сермяжная правда? Сколько есть неравных, но счастливых браков. Взять, хотя бы вашего отца. Я ничего не хочу сказать плохого о вашей матушке, тем
более, что о покойниках плохо не говорят, но, по-моему, у вас ум вашего отца: цепкий, аналитический, яркий, бескомпромиссный…
— Знаете, Николай Иванович, — закинула она ногу на ногу так, что та выскочила из проймы халата и оголенная до трусиков, легла сверху, — я тоже нередко думаю, отчего в жизни сходятся разные люди. Он — красавец, она — записной урод или наоборот, и живут душа в душу, а двое красавцев внезапно расходятся, А до свадьбы любили друг друга еще со школьной скамьи.
— Вот это вопрос из вопросов, — пыхнул я колечком дыма. — На него не так-то просто ответить. Скорее всего половая несовместимость…
— Допускаю. Но только ли в ней дело? Знаю я пары, которых и на этой почве не упрекнешь, а все же разбегались…
— Не зря же говорит народная мудрость, что браки устраиваются на небесах, — поддакнул я.
— Она же глаголет, что только там известны даты рождения и смерти, а все, что между ними, человек заполняет сам, — сказала Тамара и стала освобождаться от халата. Он тут же соскользнул к ее ногам, и мне открылись ее худые телеса.
«Ее можно было бы показывать в качестве узника Освенцима», — подумал я, пораженный ее худобой.
— Что? Некрасивая? Я и сама вижу, что на эти кости не мешало бы хоть немного нарастить мяса, да не могу. К кому я только не обращалась. Врачи говорят, что с возрастом пройдет, Но мне уже тридцать два, но не проходит. Видимо, так и помру скелетом, — уронила она потухшую сигарету и смахнула с ресницы набежавшую слезинку.
«И все же в этом что-то есть: особенное и неповторимое», — размышлял я, продолжая созерцать ее тело. Два жалких бугорка, прикрытые мини-лифчиком, топорщились на груди, проступающие ребра, пупок куда-то утонул, а кости таза, казалось, вот-вот проткнут кожу. Чтобы не разочаровать ее своими сомнениями, я стал тоже раздеваться. Надо сказать, что в то время я был избыточно упитан, что не мешало мне заниматься сексом с самыми горячими натурами. Оставшись в одних трусах, налил еще коньяку.
— Выпьем? — протянул ей рюмку.
Мы чокнулись и тут же осушили рюмки. «А она что-то многовато пьет», — мелькнула мысль. Раньше, как я знал, она не выпивала и одной рюмки за вечер.
… Тамара «пожирала» меня глазами, Она смотрела на мой живот с такой жадностью, с какой смотрит несчастный путник, умирающий от жажды в пустыне, на внезапно открывшийся его взору долгожданный колодец. Я снял свои трусы и приподнял «Нечто», торчащее между ног. Оно давно