После того, как супруг Олеси уехал в очередную плановую командировку в соседний город, и чуть позже сын отправился в школу, молодая женщина осталась ранним утром одна в квартире. Вроде бы это было обыкновенное заурядное утро вторника. Все это было так привычно знакомо, так житейски обычно.
Оставшись наедине с собой, Олеся послонялась из комнаты в комнату, включила телевизор, пробовала читать, но наваждение уже нахлынуло, а сердце запрыгало в груди как сумасшедшее в предвкушении чего-то совершенно необычного.
К двум часам она должна быть в другой части города, добровольно выйти из своей реальности и войти в совершенно другой мир, который поглотит её целиком. Домохозяйка, которую все знают, исчезнет, вместо неё появится совершеннейшая незнакомка с неординарными исключительными поступками.
Олеся почувствовала слабость, усиливающуюся тяжесть внизу живота, а также угрызения совести из-за своей двойной игры, тайной жизни. С другой стороны присутствующий риск быть пойманной придавал остроту, подхлестывал, вносил новую глубину в ощущения.
Ещё вчера вечером она получила короткое и четкое смс: «завтра в два». Вблизи был муж, с которым они вместе собирали его большую дорожную сумку на колесиках, но она смогла сделать вид, что ничего не произошло. И скрывшись в туалете со своим смартфоном, незамедлительно дала свой ответ, который отозвался в её влагалище тихой вибрацией: «слушаюсь моя Госпожа».
Что это за непонятная метаморфоза с ней происходит, черт возьми? Женщина легла на заправленную кровать и предалась недавним воспоминаниям. Госпожа…
Она познакомилась с женщиной, которую теперь могла величать только таким образом, месяц назад, и в тот же самый день знакомства она отдалась ей всецело.
Олеся вспоминала, как это случилось. Это произошло примерно в такой же с виду обычный день, когда она осталась одна дома предоставленная самой себе и своим потаенным желаниям, растворяясь в собственном богатом воображении.
В тот роковой день, около месяца назад, находясь дома в одиночестве, Олеся сидела перед компьютером, её розовые кружевные трусики и лифчик лежали на столе, красный шелковый халатик в китайском стиле был накинут на спинку крутящегося кресла. Сидящая женщина была абсолютно гола. Её изящная рука скользила от упругой груди, от затвердевших набрякших сосков, вниз по дрожащему животу проползая между разведенных бедер к пульсирующей киске, которая была очень влажна, так что соки сочились по внутренности голых бёдер. Олеся стонала.
В течение долгого времени, по меньшей мере, часа, с обостренным чувством она перманентно занималась мастурбацией. Наблюдая на экране монитора как не молодая полноватая крашеная блондинка, облаченная в черный кожаный жакет и черные кожаные леггинсы, гарцуя на высоченных каблуках приказами, криками, плеткой, дрессировала обнаженного молодого парня в ошейнике, скованные руки которого были высоко подняты над его головой и закреплены к торчащей из потолка цепи. Юноша годящейся садистке в сыновья, обучался называть старую суку Госпожой, считал каждый удар и благодарил за боль.
— Ааа… Пятнадцать… Спасибо, моя Госпожа. Могу я получить еще удар?
— Какая прелесть… — Олеся прокомментировала увиденное затаив дыхание. Она со странным мерцанием в глазах наблюдала, как раба били плёткой по заднице, по груди, по эрегированному члену и прямо по яйцам. Молодой мужчина вертелся, стонал, вздрагивал, корчился от боли. Тот выбор, который он сделал сам — страдание. На его теле оставались видимые следы жестоких побоев плетью — вздувшиеся красные полоски, свежие ссадины и ушибы. Госпожа была злой. Госпожа была садисткой. Госпожа была первостатейной стервой. Она не признавала никаких границ и пределов, желала слышать крики раба, обладать его телом, наслаждаться его полным подчинением.
Пожилая женщина была своего рода художником, скульптором, с предельной сосредоточенностью она уверенно и умело лепила из послушной глины все что желала. Придирчиво осматривала результаты своих усилий, добавляла красного цвета тут, разового там, фиолетового здесь, пока полностью не удовлетворялась достигнутым эмоциональным и физическим состоянием своего подопечного. И его, оказавшегося в руках данной профессиональной доминантки все это действо, судя по приветственно торчащему члену, неимоверно возбуждало. Он наслаждался болью, знал, как переработать её в удовольствие. Даже когда старая карга грубо хватала мужчину за яйца, крутила, сжимала их с силой, его эрекция ни на секунду не ослабевала, а благодарности на удивление не заканчивались:
— О, сильнее, сильнее! Спасибо моя богиня!
Олеся наблюдала злую ухмылку блондинки и представляла себе, каково это… быть на его месте. На месте мужчины из порно ролика, потерявшего все своё достоинство. На месте раба. Она призналась себе, что испытывает легкий укол зависти. Ей очень нравился строгий надменный взгляд доминантки из видеоролика, нравились её постоянные придирки и недовольство, её небрежное пренебрежительное отношение к мужчине, неистребимое желание подчинять и унижать, умение сделать из возможно самого добропорядочного человека жалкого ничтожного пресмыкающегося раба и мазохиста, который желает лишь одного — служить каждую возможную секунду.
Когда женщина наблюдала садомозахисткие игры — в ней будто что-то взрывалось, это было подобно тому, если бы она видела в этом отражение всех своих собственных потаенных фантазий. Дома, оставаясь в одиночестве, проводив сына в школу, а мужа на работу, стыдясь саму себя, она большое количество времени тратила на чтение причудливой странной порнографии. Она читала много рассказов о рабстве, буквально влюбляясь в образ жизни рабыни служащей и живущей только для любой возможной прихоти своего Господина или Госпожи.
Все эти вещи были абсолютно неправильными, но ей не было до этого дела. Она была очень возбуждена, и только благодаря экспериментам с собой, тренировкам по задержки оргазма, удерживала себя саму на самом краю. Каждый раз, становясь так близко от последнего шага, как только возможно, она вынуждала себя, свою тонкую изящную руку и свой пальчик с идеальным маникюром останавливаться. Она планировала посмотреть или прочесть ещё что либо, не хотела кончать слишком скоро.
Женщина выключила фильм и зашла на бдсм сайт в раздел объявлений интимного характера. И увидела объявление некой «Госпожи». Может она та самая? За свои 32 года Олесе никогда раньше не приходилось заниматься сексом с женщиной, но эта мысль её возбуждала. А мысль подчиняться сильной деспотичной самке её заводила в двойне. Но с каких пор она стала примеряться в этой новой для себя роли покорной женщины? Она не знала, откуда это пошло.
Возможно, отчасти виной тому была её взбалмошная истеричная мать и под стать ей старшая сестра, до самой юности (пока Олеся не поступила в институт другого более крупного города, куда и перебралась, поселившись в общежитие) подавляющие и третировавшие её спокойный покладистый характер.
Сколько себя сама помнила, Олеся была послушной пай девочкой. Она была похожа на тех девчонок в очках, что часто торчали в библиотеках, и была ею в действительности. Она любила книги, их запах, тишину библиотек. Она была полной копией своего отца, мягкого человека, типичного ботаника, который рано ушел из жизни, как это часто бывает с интеллигентами по причине ежедневного злоупотреблением алкоголя. Олеся всегда знала, что её мать прожженная стерва, и это было только лишь мягкой констатацией факта — как назвать женщину, которая ещё при живом муже гуляла направо и налево? Зачастую устраивая интрижки непосредственными собутыльниками отца. Впрочем, Олеся полагала, её мать ненавидела их всех вместе взятых не меньше чем отца, но похоже считала это отличной местью и унижением. И всё это больное устройство их семьи было на её виду, оно функционировало на её юных глазах. Отец, молча, сносил обиды, уходя в себя, в какую-то свою реальность. Он высовывался из своей скорлупы и отвечал что-то невразумительное лишь в тех случаях, когда мать Олеси слишком уж донимала его.
—… а твой-то Колюсюк ничего так ебарь, он тебе не рассказывал, как мы всласть покувыркались тут давеча?
Мужчина с высоким лбом и с глубокими залысинами рассеянно смотрел на свою мучительницу своими давно потухшими болезненными глазами на бледном впалом худощавом лице. Жалкий ничтожный человечек, небритый, заросший, запущенный. Грязная клетчатая рубашка, которая казалась, претендовала на чистоту только в прошлой жизни, впрочем, не отставали от неё и старые сильно ношенные штаны. На полном контрасте с ним была его супруга — на редкость краснощекая пышущая здоровьем дородная бабища в идеально чистом нарядном, но пошлом платье в горошек. Женщина не отличалась умом, но всегда брала неистребимой энергетикой и ощущением собственной правоты во всем и всегда.
— Лида, не придумывай… я знаю, что ты все врешь…
— Нет, не вру, так все и было! Ты получил по заслугам гребаный алкаш!
— Да нет же брешешь ты… Ну и наглая же баба! Но я все равно тебя люблю…
Смех. Нет, гогот, громовой гогот её матушки, которым она заливалась так, что щеки ее тряслись.
— Да? Как сильно? Сильнее всех на свете?
— Конечно, Лидочка… больше всех тебя люблю и обожаю…
— Да-а, вот это любовь, — Издевательски отвечала её мать. — Ты, наверное, мазохист.
И каждый день её отец напивался до беспамятства. Мать и Ритка (старшая сестра Олеси) потешались над ним и вместе с тем, уже над ней самой, ведь она была так похожа на своего отца… Что касается сестры Риты, то Олеси всегда казалось, что в её к ней отношении к тому же явственно примешивалась и зависть чисто женская — ведь она была гораздо привлекательнее внешне. Притом её красота, стала гораздо заметнее, когда Олеся подросла и стала формироваться в девушку. В хрупкую, изящную, словно статуэтку, сотворенную хорошим мастером, который передал ей и тонкие черты лица, высокие скулы. Отличия её внешности от облика объемной бочкообразной старшей сестрички с картофелиной вместо носа к тому же с прыщами по всей роже — были грандиозными.