Новогоднее совращение - читать порно рассказ онлайн бесплатно

Парень, значительно выше её, стоял, приблизив вонючий рот почти вплотную, крепко держал её обеими руками за плечи, угрожающе шипел матом прямо лицо. Катя его не слушала и почти не замечала. Она внимательно смотрела за его спину — там подбегали еще два гопника. Казалось, в животе, в солнечном сплетении, одновременно жарко и холодно, как будто бы шарик горящего мороженного. Катя поймала себя на мысли, что просто прикидывает, сколько ей нужно для веселья — двое или трое? Одного вырубать совсем или только на время? Всё решила текила — трое, конечно, а чего нам?! Катя почувствовала, как левый уголок рта поднимается вверх, соски твердеют. Вот и доигрались. Будет вам «Новогоднее обращение»!
Первому — коленом в пах. Пока подожди. Второй... Второй уже бьет со всего размаха, кто же так бьёт?! Налетает на заботливо подставленный локоть. Хрусь! Нос? Жаль. Третий... уход, с двух сторон по ушам, захват. Удар лицом об колено. Это было лишним. Готов...
Парни послушно ложились под её ударами, не успевая понять, как эта невысокая хрупкая девочка останавливает их строенный пьяный натиск. Первое возбуждение от схватки уже прошло. Катя работала чётко, спокойно, как на тренировке. «Нет жалости, страха, усталости нет, нет слабости в нас и нет власти над нами... « — откуда это? Фиг с ним, не помню. Скучно с вами, господа гопники. Что же всё-таки было во сне? Руки... Руки она уже видела, даже ощутила. Почему Виктор остался на стропах, а она упала? Где он, черт возьми? Катя «работала» с парнями, не обращая внимания на девушек. Знала по опыту, что те будут держаться в сторонке, а может и уйдут куда-нибудь...
Внезапно она ощутила мягкий толчок под колени. Одна из гопниц всё-таки подползла к ней сзади и прислонилась спиной к ногам. Сразу поняв, в чём дело, Катя попробовала перегруппироваться. Не успела.
«Первый», уронив её толчком в грудь, рывком достал из-за пояса пистолет... На Катю уставился черный девятимиллиметровый глаз «Макарова». Ого! Парни не шутят. Перегородки в канале ствола не видно. Боевой... Катя смотрела на дергающийся в руке пистолет и почему-то думала о добрых хоббитах, которые жили в Средиземье. Толкиен создал миры. И кто она там, в этих мирах? Хотелось бы быть эльфом... Хоббиты... Гоблины... Виктор называет гопников гоблинами. Где он, зараза? Вспомнила. Виктор говорил, что нужно смотреть не на пистолет, а в глаза. В глаза. Какие там глаза? Ага. Пьяные. Мутно-коричневые. Гноятся по углам, щурятся, веко дергается. Нервничает, гад. У меня ж колготки испачкаются! Блин! Лежу белоснежной задницей на сером снегу... Что там ещё Виктор говорил? А-аа... Предохранитель должен быть верхнем положении. Где он? Со стороны большого пальца правой руки. Ага. Этот урод держит пушку левой. Левша, стало быть. Рукодельник хренов. Держит пистолет голой рукой. Левой. Блоха... Причём тут блоха... предохранитель не закрывается пальцем. А как же левши-то стреляют с «Макарова»? Или есть модели для левшей? А им ещё можно правым указательным дернуть его вверх. Смешно. Кате стало так смешно, что она выдала что-то типа конского ржания. «Первый» явно озлобился. Ишь ты, говорит чего-то. Матюкается, должно быть... Слюнями брызгает, дебил малолетний. Маленький мальчик. Виктор сейчас бы поправил — маленький мальчик с большой мокрой писькой. Да. Предохранитель стоит в нижнем положении. Стрелять этот ублюдок не может. Хуле ж он такой самоуверенный? Где Виктор, бля?!
— Земляк, дай закурить, — услышала нарочито грубый, но такой родной голос. «Гоблин» потерялся на долю секунды, повел стволом в сторону и... получил левой рукой в горло, под кадык. Катя знала, что Виктор бьёт так только в крайнем случае, он сам говорил. Удар абсолютно непрофессиональный — внутренним ребром раскрытой ладони, без замаха. Да ещё левой, «неударной» рукой. Катя всегда ругала за это Виктора, правда никогда не видела, КАК это происходит... «Гоблин», перевернувшись через себя, ладно сел жопой на тротуар. Пистолет с силой отлетел, стукнулся о бордюр, покрутился и уставился на Катю нестрашным уже глазком.
— Подними меня, я в белом, — Катя начала приходить в себя. Виктор легко приподнял её, подержал в руках, бережно поставил «стилами» на грязный снег. Один из гопников поднял голову. Виктор сходу ударил его носком ботинка в челюсть. Послышался короткий хруст. «Переломчик!», — подумала Катя. Гопник упал.
— Ты чего такой жестокий?
— Кать, это ж не подарок. Я не знал про них ничего. Испугался за тебя.
— А-аа, испугался! Ты где был?
— Ну... потом объясню. А сотовый я в офисе оставил. Пойдём домой, может? Сейчас милиция сюда приедет, тела собирать.
— Ты ментов вызвал?
— А что, нужно было молчать? Вот пусть теперь эти гоблины попробуют доказать, что их девочка побила. Ну пошли уже домой, а?
— Пошли. Только перестань мне попу отряхивать. Ты уже лапаешь, а не отряхиваешь. Что ты там приготовил, чтобы я запомнила?
— Что-что... В театр давно ходила?
— Давно. От тебя ведь не дождешься. Года два назад.
— Вот и хорошо. Я привез театр домой.
Катя молча пошла с Виктором обратно в сторону подъезда. Театр! Чего это он придумал?
Игрушка такая, что ли? А может, фильм новый?
Дверь в квартирку была открыта. Внутри ходили чужие люди. Ставили свет, декорации, приглушенно переругивались.
— Вить, они у нас играть будут?
— Да. Пошли пока в буфет, пиво пить.
Виктор снял с Кати шубку, встряхнул и аккуратно повесил её на плечики. На кухне уже шумел включенный кем-то чайник. Оттуда навстречу им выскользнула какая-то тень. Вошли. Катя ахнула. Не было больше обшарпанных «строительных» обоев в мелкий цветочек, стен, крашенных темно-зеленой краской, мощной «хирургической» лампы, которая болталась под потолком. Горели свечи — на столе, на подоконнике, на газовой плите. Много. Стены были задрапированы мягким красным плюшем и желто-оранжевым шелком. На столе стояли две пиалы из тонкого китайского фарфора и большой фарфоровый же чайник. В маленькой вазочке лежали цукаты. Рядом на большом блюде — куча маленьких бутербродиков, сыр нескольких сортов, микропирожные. Запах свежезаваренного хорошего чая вызывал желание немедленно устроить чаепитие.
— Витька! Ты когда успел-то?
— Это не я. Это всё актёры. Давай перекусим и пойдём смотреть. У них, наверное, уже всё готово. Мне обещали настоящий театр.
Спектакль действительно был настоящим. Катя, правда, сначала всё не могла определиться с тем, что же играют актёры. Шекспира? Лопе? Мараваля? Кальдерона?
Актёры были одеты в костюмы той поры, двигались плавно и уверенно. На стене, которая служила им задником, одна за другой менялись декорации. Катя уже поняла, что «декорации» — это просто картинки, которые гонит лазерный видеопроектор, поняла, что актёры своими поставленными голосами вещают иногда откровенную чушь, но действо ей нравилось. Нравилось, что они смотрят этот «спектакль» только вдвоём, что действие происходит в двух-трёх метрах от них. Нравились приглушенные голоса актёров, их особенная, плавная грация, которая бы глупо смотрелась на большой сцене.
Нравились руки Виктора, которые она то и дело отпихивала от своей груди и ног, а потом ждала, когда он снова начнет её тихонько «лапать».
Нравилось и то, что в каждую сцену актёры выходили во всё более легких и откровенных нарядах.
Дамы (две изящные девочки, ростом чуть побольше Кати) — уже вышли в прозрачных платьях. Свет был поставлен так, что соски и аккуратные полоски волос на лобке смотрелись сквозь прозрачную ткань очень впечатляюще. Катя покосилась на Виктора — брюки его топорщились, он явно оценил сценическую «находку» режиссера этого спектакля.
Странно, но Катя совсем не ревновала. Они с Виктором сидели в темноте, «сцена» освещалась боковыми лучами компактных софитов. Катя уже перестала отталкивать руки Виктора и сама вовсю лапала его, поглаживая торчащий член через ткань брюк.
Девушки в прозрачных платьях закончили свой танец, музыка сменилась. Катя только что поняла, что девочки танцевали под Мусоргского, «Рассвет на Москве-реке». Причём здесь Мусоргский? Катя не успела додумать до конца — на сцене, под мощные аккорды Бетховена появился актер-мужчина. Его тело было прикрыто чем-то вроде юбки. Актёр явно играл злодея. Софиты освещали красными лучами его лицо, искаженное злобной гримасой. Он обратился к девочкам словами одного из шекспировских сонетов. Одна из них, освещенная зеленым светом, покорно склонив голову, медленно направилась к «злодею». «Злодей», не скрывая торжества, встал к зрителям вполоборота. Катя увидела его голые ягодицы — «юбка» была юбкой только спереди, сзади она ничего не закрывала, держалась на тоненьком шнурочке. Девушка, приближаясь к «злодею», всё чаще и чаще останавливалась, взмахивала руками, произносила длинные красивые монологи, всячески демонстрируя своё отчаяние, умоляла её пощадить. Странно, но Катю совсем не смущали голые ягодицы чужого мужика у них в квартирке, больше того — ей совершенно не жаль было бедную девочку, которую тот щадить совсем не собирался. Катя видела это по постепенно приподнимающейся передней части «юбки». Что-то творилось с освещением — с каждым шагом девочки её прозрачное платье всё меньше скрывало изгибы и выпуклости соблазнительного тела. Само тело перестало светиться зеленоватым русалочьим оттенком и всё больше разгоралось живым телесным светом. Овальное бледно-розовое лицо утопало в рыжем сиянии, темная полоска под животом блестела каштановыми волосками. Иногда показывались беззащитные розовые губки между ног.
Виктор посмотрел на Катю. Та, не отрываясь, глядела на рыжую девушку, которая уже стояла вплотную к «злодею». Она была развернута вполоборота к зрителям, лицом к ним и к своему мучителю. В глазах девушки искрились натуральные слёзы, грудь высоко вздымалась от волнения. Музыка смолкла. Было слышно только дыхание актёров, женское — частое, прерывистое и мужское — глубокое, сильное, с выдохом через нос. Виктор положил руку Кате на голую грудь и чуть слышно спросил в ухо:
— Ты её хочешь?
— Да. Хочу... — с трудом оторвавшись взглядом от сцены, Катя посмотрела ему в глаза и произнесла это неслышно, одними